Андре Камински - В будущем году — в Иерусалиме

— Видишь тот балкон наверху? — спросила она отца и уточнила: — Вон тот, с зеленым остеклением и ржавыми решетками?

— Мне это безразлично.

— Там живет Дашинский, мой учитель греческого.

— И это мне безразлично.

— У нас было договорено с ним встретиться сегодня в девять. Сейчас он ждет меня и понятия не имеет, что мы уезжаем навсегда.

— Пусть этот остолоп ждет, сколько ему влезет.

— Что, он тебе не нравится? — шикнула на него Яна. — Ты же совсем не знаешь этого человека.

— Я знаю этот город и его жителей. Все без исключения — бандиты.

— А Вена лучше, папа?

— Миллионный город, дитя мое. Там жили Моцарт и Шуберт.

— Ты всегда говоришь о покойниках, папа, а меня больше интересуют ныне здравствующие. Кто вообще там живет?

— Вся верхушка монархии. Все, что имеет имя и звание. И прежде всего, конечно же, кайзер.

Яна скорчила презрительную гримасу.

— Его Величество, полагаю я, будет лично встречать нас на вокзале, — в очередной раз съязвила она, роясь в сумочке, — с духовым оркестром, конечно же, и с наследником за руку.

— Он единственный в мире глава государства, под рукой которого мы в безопасности. Он называет нас «мои любимые евреи».

— Я так польщена, Лео. И когда ты снова наделаешь карточных долгов, Его Величество оплатит их, полагаю я.

— Ты же знаешь, Яна, в Вене начнется новая жизнь.

— Знаю, Лео, знаю, но ты уже много новых жизней начинал.

— Ну что ты, мама, всего боишься и опять тоску нагоняешь! — огрызнулась Мальва, заметив слезы в глазах матери.

— Я боюсь? А кто же отсюда убегает? Не я — это точно. Кто до смерти испугался студенческой шпаны?

— По-твоему, мне следовало бы драться с ними? — негромко возразил Лео. — Вас бы это устроило, если бы они саблями искромсали мне лицо? Чтобы они убили меня только за то, что я мою дочь в их тряпках сфотографировал? Я еще не сошел с ума! Они хотели меня четвертовать, эти кровопийцы. И что потом? Кто будет кормить мою семью?

Яна продолжала обыскивать свою сумочку. Наконец она нашла то, что искала. Это был амулет, данный ей Дашинским в качестве залога будущей встречи. Она крепко сжала его в кулаке и тихо заплакала. Лео, между тем, продолжал оправдываться, но Яна почти не слышала его слов:

— Я же не драчун — разве не так? Ради моей чести я должен был драться на дуэли, искать секундантов? Добывать оружие? Плевать мне на эту честь. Моя честь — не их, а их честь — не моя. У каждого — своя. Сущий сброд эти утонченные люди. Эти первые, вторые и третьи лучшие семейства. Обычные ворюги они — или я не прав?

— Конечно, папа, ты прав. Только с опозданием. До вчерашнего дня ты готов был лизать им задницы, этим мыльным пузырям. А сейчас ты понял, что весь твой прошлый мир был сплошной иллюзией.

— Ради бога, как же я, по-вашему, должен был поступить?

— Остаться там и сражаться, — ответила Яна, всхлипывая и утирая слезы, — не на саблях, разумеется, но есть и другое оружие.

В это время кучер выбил свою трубку и объявил:

— Мы прибыли на вокзал, prosche Pajnstwa [10] Обращение к уважаемым людям: прошу вас, господа; извольте, господа. , пожалуйте выходить.

Из одиннадцати парней Камински Джим Вайсплатт решил создать американскую футбольную команду. Его конкуренты считали, что старик просто рехнулся, и тайком посмеивались в кулак. Работники его втайне жалели босса, пряча сочувственные взгляды и благоразумно воздерживаясь от каких-либо комментариев. Друзья недоуменно покачивали головами, строя молчаливые догадки о том, что это вдруг могло с Джимом произойти. И только молодая супруга его открыто демонстрировала свое отношение к новой затее мужа: она театрально вздымала руки и стенала:

— О, Джеймс, ты накликаешь на нас беду! Если ты не остановишься, я покончу с собой!

Джим, между тем, и не собирался отказываться от своей затеи. Он знал, что делает, и в успехе не сомневался. Он заглядывал в Библию, хотя, если честно, понятия не имел, с какой стороны к религии подступиться. Всего раз в год заходил он в синагогу и бранился после, как извозчик. По-настоящему он не прочел ни одной молитвы, но Библия ему нравилась.

— Потрясающая книга, — восхищался он, — сущий бестселлер, по которому можно учиться жить. Мудро сказано в Писании: мы — народ чемпионов, и самых могущественных противников наших мы будем одолевать до тех пор, покуда не иссякнет в нас уверенность в правоте нашего дела.

— Какого дела? — спрашивали его не раз.

И он всегда отвечал одно и то же: