Андре Камински - В будущем году — в Иерусалиме

— Карета подана, пан Камински, — прогорланил он на весь лестничный пролет.

Янкель уже минут десять стоял в коридоре, дожидаясь Рахель, которая, как всегда, запаздывала.

— Ты, кажется, нервничаешь, — сказала она с усмешкой, появившись наконец в коридоре, — что так?

— Я нервничаю? — ответил Янкель, провожая ее к пролетке. — Почему я должен нервничать? Я никого не жду.

— Я знаю, что ты никого не ждешь, — ответила Рахель, которая, конечно же, знала больше, чем он сам, — но что это тебе взбрело в голову, чтобы я сопровождала тебя? Я должна помочь тебе в чем-то? В чем же?

— Когда я еду на вокзал, — смутившись, ответил Патриарх, чувствуя, что жена насмехается над ним, — я не хочу быть один. Мной овладевает тоска. Ничто так не угнетает меня, как железная дорога.

— Я тоже не переношу железную дорогу, мой дорогой муж, — продолжала Рахель свою коварную игру, — но почему тогда ты покупаешь свои сигары исключительно на вокзале, к тому же — на Силезском? Мрачнее этого нет, кажется, ничего на свете!

Кучер никак не мог взять в толк, почему столько разговоров об этом вокзале. Он развернулся в сторону седоков и выдал со свойственной ему прямолинейностью:

— Мне, конечно, нет до этого никакого дела, почтенная мадам, но все знают, что ваш муж едет на вокзал не за ящиком сигар, а за своим сыном.

— Вези меня куда тебе велено, — сердито оборвал его Янкель, — и думай лучше о своей выгоде!

Грубый окрик вельможного седока Печинского ничуть не испугал, и он продолжил задираться:

— Этот парень, пан Камински, приезжает из Вены, и его папашка лопается от нетерпения скорее увидеть его.

— А тебе, хам, следует помалкивать!

— Старика мучит совесть, — не унимался возница, — потому что он его отверг и предал.

— Заткнись или я выбью тебе все зубы!

— Этого юношу, пана Хершеле, старик продал оптом вместе с остальными десятью сыновьями, — в том же тоне продолжал Печинский, — или то, что я говорю, не так?

— Я изобью тебя до смерти, ты, сучье вымя! И прямо сейчас же, здесь, посреди этой улицы!

— Слишком жадный он был, чтобы уплатить выкуп. Он отдал их на растерзание русскому, который загнал парней в Сибирь. На свинцовые рудники Верхоянска.

— Ты говоришь правду, клоп вонючий. Да, я собственноручно надрал ему задницу за то, что этот сопляк вместо учебы решил податься в революцию. А с тебя я живьем спущу шкуру, если ты посмеешь вымолвить еще хоть слово!

— Уймись, Янкель, — вмешалась наконец Рахель, видя, как ее вельможный супруг вот-вот от злости лишится рассудка, — твой Хершеле, между прочим, за это время выучился на доктора в Венском университете. Теперь он врач, и он умнее нас с тобой. Ты не узнаешь его!

— Откуда тебе знать, кого узнаю я и кого — нет? И вообще, почему тебе известно больше, чем мне, и кем он стал, и что он умней, чем…

— Потому что я владею собой и не ору, как ты. Поэтому мне говорят такое, чего тебе никогда не скажут.

— Лучшего мира ему захотелось, — не успокаивался Янкель. — Вот мы его и получили. Большевики стоят у Буга — двести верст отсюда.

— До Варшавы они не дойдут, Янкель.

— Эти дойдут до Гонолулу, говорю я тебе. Они осчастливят весь мир, и мои бывшие сыновья, ты слышишь — бывшие, — акцентировал он, — маршируют в первых рядах!

— Твой любимый сынок спокойно сидит в Вене и пережидает войну. У него — красавица-жена, штиблеты на ногах и диплом врача в кармане.

— И что же делает этот недоумок? Едет в Варшаву, чтобы даровать нам коммунизм? Гром и молнии на его голову!

— Не бери греха на душу, Янкель. Через десять минут он появится, и ты станешь мягким, как перезревшая груша.

Старик готов был продолжить свое брюзжание, но они уже подкатили к вокзалу.

— Вас подождать, пан Камински, или вы потащите сигары домой сами? — как ни в чем не бывало спросил кучер, остановив пролетку.

Янкель подумал, не всыпать ли как следует этому хаму, однако решил, что этим он лишь выставит себя посмешищем. Он буркнул что-то себе под нос и повел супругу в здание вокзала.

Внутреннее напряжение его достигло предела. Он осведомился у дежурного по вокзалу, вовремя ли прибывает поезд из Вены. Тот ответил, что подобные справки стоят три с половиной злотых. Янкель дал ему двадцатку, чтобы услышать от дежурного то, что было и без того видно: венский экспресс как раз подошел к перрону, и два десятка пассажиров вышли из вагонов. Хершеле Камински среди них не было.

Что творилось при этом в душе старого упрямца трудно себе представить. Известно лишь, что он решительно направился к киоску, купил коробку сигар и велел Рахель возвращаться к пролетке. Слезы готовы были вот-вот хлынуть из его глаз. Он влепил кучеру звонкую пощечину и спокойно сказал: