Захария Станку - Ветер и дождь

— Ладно, — сказала Теца Ангелиу. — Вы, вероятно, правы. Мы можем поговорить и здесь. У меня тоже нет секретов от крестьян.

Она обвела взглядом толпу и принялась спокойно излагать свою жалобу. Она жаловалась на крестьян. Они не желают больше приходить на барский двор. Не хотят больше батрачить. А слуг у нее не осталось. Нанимать слуг теперь запрещено законом. Что же ей делать? Кто обработает землю? После аграрной реформы ей оставили пятьдесят гектаров. Как ей обработать эту землю? Ведь она одинокая женщина и не может одна обработать пятьдесят гектаров. А государство требует поставок. Откуда возьмутся поставки, если земля не обработана? Вот этого она понять не может. В последнее время здесь, в Осике, как, впрочем, и в других местах, происходят вещи, которые невозможно понять.

— Вы хотите, чтобы земля была засеяна? — спросила она Ороша.

— Разумеется, — ответил Орош. — Ни одна пядь земли не должна остаться незасеянной. Страна нуждается в зерне.

— А могу я одна обработать пятьдесят га?

— По-видимому, нет…

— Как же мне быть?

— Не знаю, барышня… Это уж ваша забота. Мы обеспечивать вас батраками не будем.

— Значит, вы хотите вынудить меня отказаться от последних пятидесяти гектаров? Хотите, чтобы я и эту землю отдала крестьянам? А на что я стану жить?

— Как-нибудь устроитесь, — сказал Орош. — Когда богатый человек беднеет, он все равно остается богаче, чем тот, у кого никогда не было никакого имущества. А что касается земли, то мы ясно объявили: земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает.

Толпа молча слушала этот диалог. Внимательнее всех слушала Штефана. Судя по выражению ее лица, слова Ороша показались ей недостаточно убедительными. Когда он кончил, она вступила в разговор:

— Вот так, барышня, тебе уже никто не сможет помочь. Все изменилось. Уже прошли времена, когда твой отец был министром. Теперь каждый должен работать. Ты работать уже не можешь… Ну что ж, отдай нам землю и уходи с богом. Иди на все четыре стороны, барышня. Никто тебя не тронет.

Теца Ангелиу даже не посмотрела на крестьянку и снова обратилась к Орошу:

— Советую вам подумать, товарищ секретарь. Подумайте и передайте вашим начальникам то, что я вам сейчас сказала. Мы ведь все румыны. Мы все братья и сестры. Может, уже недалек тот день, когда в стране снова произойдут перемены. И снова придется обратиться к нам, бывшим помещикам.

— Вот уж не думаю, — сказал Орош. — Не думаю, чтобы в Румынии когда-нибудь снова возникла надобность в помещиках. Что было, то прошло. Что будет — поживем, увидим. Но одно ясно, барышня Ангелиу: мертвые не воскресают!

— Да, — спокойно ответила Теца Ангелиу, — это, конечно, правда, мертвые не воскресают. Но мы, те, кого вы называете «бывшими», мы-то ведь еще не мертвы. Мы пока еще живы. И кто знает, может быть, вам еще придется иметь с нами дело.

— Этого мы не боимся, — сказал Лику Орош.

— Да, может, вы и правы. Хотя… Кто знает? Вы все-таки передайте то, что я вам сказала. Пусть это дойдет и до тех, кто повыше вас. Прощайте!

Она протянула руку Орошу, а потом и мне. Это было крепкое, почти мужское рукопожатие. Потом она ловко вскочила на своего коня, тронула поводья и удалилась.

Крестьяне снова окружили нас плотным кольцом. Подошла поближе и Штефана. Я наклонился к ней и сказал:

— Признаться, меня удивило: что-то вы с ней уж очень мягко обошлись…

— А как же! Она ведь несчастная женщина, горбунья. Не будь она калекой, мы бы уже давно ее выгнали. Но кто станет обижать калеку, даже если она бывшая помещица.

Теца Ангелиу была права, когда сказала, что видела меня в доме своего отца на улице Спартана в Бухаресте. Сегодня трудно себе даже представить, какой беспокойной была профессия, которой я занимался в те годы. Журналист, не имевший знакомств в так называемых политических сферах, не стоил и гроша. Новости приходилось добывать самому, притом каждый день, иногда каждый час.

В те годы правительственные кризисы бывали довольно часто, иногда по два-три раза в году. Отставка старых правителей и назначение новых происходили, как правило, внезапно, когда никто этого не ожидал. Сидишь, бывало, в кафе с каким-нибудь политиканом, у которого не хватает денег, чтобы расплатиться за выпитую чашку кофе, а утром выясняется, что его ночью ввели в состав нового правительства. Отставка старого кабинета и назначение нового — все это не зависело от каких-нибудь серьезных событий или от нажима общественного мнения. В те времена в Бухаресте принято было говорить, что Румыния расположена у врат Востока. Это означало, что мы отсталая балканская страна, которой свойственны все пороки политической провинции. Политические вопросы решались за кулисами королевского дворца или в приемной какого-нибудь важного деятеля, сосредоточившего в своих руках реальную власть. Имена этих могущественных деятелей были известны только в узком кругу. Такие деятели всегда могли предложить королю пакет акций какого-нибудь прибыльного предприятия и потребовать в обмен на это назначения своих министров. На политической арене плясали марионетки. Публика видела только марионеток, а реальные хозяева, управлявшие этими марионетками, были скрыты от глаз общественного мнения.