Захария Станку - Ветер и дождь

— А как ловко они законспирировались… В больнице… Вот это идея!

— Ни одному полицейскому и в голову не придет искать девочек в больнице.

— Да, это они ловко придумали. Только вот цены повысили почти вдвое!

— Так ведь им приходится делиться… Тут и Бушулянга, и Дарвари, и швейцар — все в доле…

Я не хотел привлекать к себе внимания и отвернулся, но гуляки меня заметили и, по-видимому, решили, что я пришел в больницу за тем, за чем приходили они. Весельчаки проводили меня криками:

— Эй, приятель, вызовите Мицу! Хотите развлечься — берите Мицу!

— Нет, Мими лучше!

— А по-моему, лучше всех Софика. Послушай, друг, эти двое ни черта не понимают в бабах. Ты послушай меня: Софика лучше всех. Бери Софику!

Небо, обложенное тучами, казалось совершенно черным. Черными были и деревья. Ветер гудел и гнул их голые ветки… Мица… Мими… Софика… Я мечтал о другой жизни. Я дрался за другую жизнь. Когда все это наконец кончится? Когда нам удастся покончить с наследием проклятого прошлого? Я знал, что необходимо терпение, что придется преодолеть тысячи препятствий. Я знал также, что не существует в мире силы, способной по мановению волшебной палочки превратить нашу жизнь в райские кущи. Я понимал, что нужны годы и годы упорной, трудной работы. И все-таки меня часто охватывало отчаяние. Весь мой романтический пыл пропадал, и я превращался в слабое и безвольное существо. В такие минуты мне казалось, что мы продвигаемся навстречу будущему черепашьими шагами. Разумеется, это тоже было продвижением вперед. Но если вспомнить о быстротечности человеческой жизни, не окажется ли, что результаты всех наших усилий не стоят положенного на них труда?

Иногда мне начинало казаться, что мы действуем недостаточно энергично, что врагов у нас гораздо больше, чем мы думаем, что они сильнее нас. Но мгновения слабости и безволия проходили, и я стыдился этих мыслей. Я забывал о своей минутной слабости и вспоминал тех, кто надеялся на нас, только на нас. За недели, проведенные здесь, в Телиу, я присмотрелся к Лику Орошу. Он никогда не поддавался унынию. Он никогда не терял ни веры, ни спокойствия. Вот это человек! Неужели и я когда-нибудь стану таким же, как он?

В коридоре больницы я спросил санитара, где доктор Дарвари. Тот с ухмылкой посоветовал мне поискать его в канцелярии.

— Обычно доктор сидит там. Читает… Спит… Не исключено, что вы застанете у него какую-нибудь бабенку…

Доктор Дарвари лежал на диване, он не спал. Увидев меня, он вскочил, заговорил с какой-то излишней горячностью и поспешностью:

— Я сделал все, что было в моих силах. Прошу вас передать это партийным органам. Абсолютно все, что только можно было сделать.

— Что вы этим хотите сказать?

— То, что сказал. В случае с пациентом по имени Клементе Цигэнуш я сделал все, что смог. Я ампутировал ему ногу. Операция прошла удачно. Я принял все необходимые меры предосторожности. Однако… как бы вам сказать…

— Договаривайте до конца…

— К сожалению, больного привезли слишком поздно в больницу. Да, слишком поздно. Началась гангрена… Мы опоздали.

Я не стал больше выслушивать объяснения доктора и попросил его провести меня в палату. У койки Цигэнуша сидела молодая девушка, смуглая, темноволосая, с большими угольно-черными глазами. Она держала Цигэнуша за руку и тихонько гладила ее маленькими темными пальцами. Больной тяжело дышал. Лицо его покрылось испариной. Ему было плохо. Очень плохо. Однако, увидев меня, он обрадовался, даже улыбнулся:

— Хорошо, что ты пришел. Я слышал, ты побывал в Темею. В волчьей пасти… Мне рассказывал об этом товарищ Лалу. Он восхищен твоей смелостью. По всей вероятности, Бушулянга и Бэрбуца собираются…

Я перебил его:

— Знаю. Я все знаю. Мы уже приняли необходимые меры. Скажи лучше, как себя чувствуешь?

Цигэнуш снова попробовал улыбнуться:

— Неважно!.. Отдаю концы… Ах, да, извини, я еще не познакомил вас. Это товарищ Сармиза Чиобану, моя невеста. Она работает в Галаце, приехала сюда в командировку. Узнала о том, что я ранен, и вот она здесь…

Пожимая маленькую ручку Сармизы, я подумал, что надо переменить тему разговора и как-то подбодрить девушку. Но ничего путного мне в голову не приходило, и я вдруг сказал именно то, чего говорить не надо было:

— Клементе, ты, кажется, рассказывал, что Сармиза любит танцевать?

Девушка горько усмехнулась:

— Да, я любила танцы… Но теперь…

Она посмотрела на Цигэнуша и вдруг забеспокоилась: