Андрей Латыголец - «Годзилла»

Сменялись с Мукой вновь с трудностями. Неугомонный Студнев, приветствовавший строгую исполнительность, на сей раз прицепился к оружейному журналу. Невесть когда и кем в журнале было сделано ряд формальных ошибок и было записано оружие, которое давно списали и в роте оно не числилось, он прекрасно это знал и требовал этой осведомлённости и от нас. В тот раз мы уже просто жали в канцелярии, и я отчетливо понял, что вместо «фазанов» у нас появился новый обидчик.

В моё положенное время сна Студнев рвал и метал, указывая на бепродядок в расположении, тем самым пытаясь привить нам злобу и нетерпимость к своим подчинённым. Я сидел в бытовке и рубился. Мирон, увидев такую картину, сказал, чтобы я смело шёл ложиться на койку. Однако не прошло и десяти минут, как дневальный закричал:

— Дежурный по роте на выход!

После ужина в роте дембеля подготавливали гражданские наряды, расхаживая гопотечными походками в спорт-костюмах, кэпках и майках адидас. Большинство увольнялось по форме, заранее припрятав «дембельку», которую так старательно вышивали в караулах и других нарядах по ночам, выкладывая на витиеватые наряды местным спикулянтам огромную кучу денег. Потап, Виля и Тавстуй примеряли в бытовке береты с чёрными майками, остальные «деды» в лице Кесаря, Ромашева, Ветраша и Коряги с завистью поглядывали на них. Кича и плюс к службе говорили о своём.

На вечерней поверке, от греха подальше, прапор Станкович завёл всю роту в расположение, чтобы «дедушки» прокричали своё «всё» за пределами плаца. По традиции при последней перекличке, дембеля услышав свою фамилию, вместо привычного «я», кричали «всё». Новый дежурный был прекрасно осведомлён об этом и настрого запретил любые неуставные выкрики демобилизующихся и за неисполнение приказа, пугал нас арестами.

Крича «всё», дембеля радовались и обнимались. Станок благодарил их за службу, заявив, что это был один из лучших периодов на его долгой памяти.

Ночью, на удивление, было спокойно. Дембеля особо не шалели и улёгшись, быстро заснули, приберегая силы на завтра. По устоявшемуся обычаю все подразделения после выхода за КПП, всем кагалом отправлялись в близ расположенный лесок, угорать и пить водку, а от туда, кто куда, обратно домой во все стороны нашей маленькой родины, пополнять колхозы деревень, малые города, с грозным забралом «я воевал», строить уклад и мировоззренческие устои нашей страны, плодить таких же детей, с твёрдым осознанием правильности пройденного пути, в готовности передавать опыт будущим поколениям, укрепляя в нашем генофонде так называемую «памяркоўнасць», разлагая его изнутри своими жизненными ориентирами.

Ночью я немного погонял Камсу. На его лице было очевидно недовольство, когда я навязчиво указывал ему лучше подметать взлётку. На долбаны был отправлен качёк Станов, за что первым пошёл спать. Камсу за его косяк на разводе я вообще думал не отбивать, но слушая сопение «дедов», меня передернуло.

«Хопіць! Я не не буду такім жа брыдотнікам, як яны. Ніколі».

И отбил его, но только на час.

После утреннего пайка дембеля уже тёрлись во всю по взлётке, готовясь к отправке домой. Рота ушла в караул и из наших в расположении остались только я с Мукой, да Индюк с Чучвагой.

В десять часов дембеля стали прощаться, обниматься друг с другом и плакать. Больше всех плакал Ромашев с Кесарем, то ли от грусти по уходящим, то ли от того, что в роте их ждёт неминуемое возмездие.

Прощались с дембеля и мы, сдержанно и без слёз. В сердцах я молвил: «Скорее, ну же, уёбывайте от сюда, пидарасы».

К Индюку подошёл Гнилько.

— Паха, братан, дай хоть напоследок тебя пропизжу.

И вмазал не ожидавшему Индюку по дых. Тот захапал ртом воздух, побледнел и от прощальной силы удара присел на корточки.

— Юра, что ты творишь?! — подбежал к нему Потап и грубо оттолкнул в сторону. — На хуя?! Нормально что-ли проститься нельзя?!

На финальном построении на плацу комбат, правда, устроил досмотр сумок и практически у всех дембелей была изъята «дембелька». Только некоторые удосужились перепрятать всё у комендантского взвода.

Возле КПП демобилизирующий состав батальон охраны построился в колону и, сделав восемнадцать строевых (число месяцев службы) навсегда ушёл за приделы части со всеми своими замашками, неуставщиной и прочими незаурядными чаяниями.

Такую кличку я получил ещё от Тавстуя в период «межухи», уже после того, как нас перевели в «фазаны». В карауле я постоянно стал спихивать все обязанности на своё положение, когда возникала возможность покурить и наши прежние «фазаны» уже по сути не имели права нам этого воспрещать. На дворовой манер я кидал словесные козы, якобы мне уже положено, отстаньте, я «фэзан», Тавстуй добавил приставку дикий, и за мной приклеилось это пёстрое словосочетание.