Андрей Латыголец - «Годзилла»

Правда, частяком я заранее вызывая друзей на КПП. Убирал линейку и когда дело доходило до финальной уборки взлётки и лестничного пролёта между первым и третьим этажами, звучал звонок дневальному и меня отпускали восвояси. Конечно, за такие частые отлучки приходилось приносить паёк «фазанам» и угощать прапора. Однако данная привилегия жителя столицы и мобильность возможностей мои знакомых, заставляла меня раздабриваться и отлаживать часть провианта в общак.

Каждые выходные, если рота не заступала в караул, я старался вызывать к себе в гости разных персонажей, дабы особо не обременять одних и тех же людей. Порой, ко мне приходили люди, с которыми на гражданке я особо не общался и без лишних разговоров, сразу лез в пакет с едой, чтобы сгладить неловкую паузу «о чём бы это поговорить». Не знаю, да и не хочу знать, как это выглядело со стороны и какое впечатление я производил на них. Я, всегда весёлый и беззаботный парень, теперь был похож на бледный скелет с синяками под глазами от частого недосыпания. Вдоволь насытившись, я тут же принимался устрашать всех, косить и приводил в пример ряд живописных историй, от которых видел в глазах моих продовольственных спасителей полное недоумение и реплики, пошиба: «Вот я бы их всех построил». Так говорили все и повсеместно, да и я так думал, пока не оказался в этой выгребной яме.

Пару раз ко мне приезжали девахи, которых я в своё время клеил на пару перепихонов, однако при встрече на КПП думал лишь о еде. Некоторые уже успели обзавестись семейством, но всё же мне было приятно, что они нашли для меня время и приехали в гости. Некоторые из них говорили, что я совершенно не изменился. И это добавляло плюс в мою эгоцентричную карму.

Приезжала и Даша с нашими общими подругами. Мне было весьма забавно слушать их пустые разговоры, на этом фоне я всё же ощущал в себе существенные перемены.

В первые месяцы службы, когда было время, я даже писал некоторым барышням письма, выражая свою скуку по дому и другим обыденным вещам. Ответы приходили с завидной регулярностью, и я с интересом читал их по дороге в караулку, положив под устав. Гражданка пахла духами запаха роз. Мой член набухал и я снова возвращался к своим минорным мотивам, вспоминая ту, от которой решил укрыться в этих стенах.

Часто приезжал и лучший друг. Видеть его было особенно приятно, ему даже не нужно было ничего привозить. Обычное общение, новости, трёп, который позволял отстраниться от армейских невзгод и ущемлений. Забыться на пару часов и просто послушать бесконечные истории о гражданке…

Мои близкие товарищи, по большей части, вели на свободе нищебродский образ жизни, мало кто работал, поэтому пару «сникерсов» от них было сродни чуду.

Такие угощения я моментально прятал в берцы, и, говоря «фазанам», что приятели приехали с пустыми руками, быстро прошмыгивал на долбаны, заранее подмигнув близстоящим пацанам своего периода.

В тот раз под руку попался Индюков и Чучвага. Я зашёл в кабинку и закрыл за собой на шпингалет дверцу очка. Немного погодя за мной в туалет один за одним прошли попавшиеся счастливчики. В роте Индюк и Чукча раступились не хуже нашего и тут же разместились в кабинках по соседству.

Я извлёк из берцев по «сникерсу» и через верх подал каждому это великолепное по меркам «слонячки» яство.

Я вгрызался в уже слегка расставший от трения шоколадный батончик, совершенно невзирая на окружающие меня запахи. Аромат лакомства распространился по всему моему телу и я даже немного осел на унитазе, как будто меня охватила продолжительная поллюция.

— Никогда не думал, что вот так буду «сникерс» на толчке хавать, — услышал я голос Чучваги.

— Тише ты там, дебильный! — осёк его Индюков.

***

Каждый месяц нас тягали на полигоны. Зимой казалось сущим адом прыгать по сугробам, сдавать нормативы и стрелять по мишеням в поле. Одно радовало: дорога туда и обратно в большом и тёплом автобусе. Можно порубиться и посмотреть на город, проезжая по маршруту от части в другой его конец.

В один из таких выездов я сел вместе с Индюком. Этот малый практически не сползал с тумбы, прибывая дневальным в роте. Каждый раз, когда мы отправлялись на стрельбище, он ходил в столовую к нашим пекарям за гренками и сладким чаем. Мы сели вместе и он поставил вещмешок с сухарями подле своих ног. Спереди и позади нас сидели дремлющие «фазаны», но его это ни чуть не останавливало. Индюк ловко развязали лейца и, запустив внутрь свою увесистую пятерню, достал нам по гренке. Это было объедение. Хрустя хлебом за щекой и поглядывая в окно, мы молча улыбались друг другу.