Андрей Латыголец - «Годзилла»

Под конец пути Паха обнаглел до того, что рассовал пару гренок по своим карманам и отхлебнул из бидона горячего, сладкого чаю.

На полигоне стоял холод собачий. Мы отрабатывали норматив стрельбы по возникающим целям. Сдавали по парам. Получили магазин с девятью патронами и выстроились в колону один за одним. Далее по команде следовало подбежать к указанному месту, где уже стояли лейтёхи Лёва и Секач. Лечь на изготовку. Прицелиться. В это мгновение в поле появлялась мишень. Таких было три. Потом команда открыть огонь.

Моя мишень появилась в ста метрах. Я прицелился и пальнул.

— Мимо, — подытожил Лёва.

Следующая возникла немного дальше. Нужно было встать на колено и уложить её всеми правдами и неправдами. Я прицелился и снова промазал.

Третью мишень я даже и не заметил. Моё зрение за эти месяца изрядно упало и я, чтобы выпустить оставшиеся патроны, стрельнул короткой очередью в чистое поле.

Помню, как командир батальон майор Рысюк недовольно матюгался о том, что в армии теперь совсем разучились стрелять и сетовал на убогое поколение нулевых.

Из роты в мишень попало всего несколько человек и это было весьма плохим показателем для батальона охраны. Студнев прятал за теплый воротом бушлата красные лопоухие уши, Вера, скривив недовольное лицо, с негодованием поглядывал в нашу сторону.

Вечером он был ответственным по роте и я слышал, как после отбоя в его канцелярии был основательно прокачан весь сержантский состав. Были слышны удары с ноги по рёбрам. Доносились частые вскрики Тавстуя и Кесаря.

***

10 апреля перешли на летнюю форму одежды. Сбросили бушлаты и шапки-ушынки, напялив взамен на лысые головы идиотские кепки. Новые «слонячие» козырьки весьма походили на головные уборы французской жандармерии. На фоне изношенных и выцветших кепок «фазанов» они выглядели довольно неплохо, и Кесарь тут же решил исправить ситуацию. Вечером после пайки он лично прошёлся по нашим стульям, на которые аккуратно укладывалась форма, сперва разбросав её по взлётке и измял руками кепку каждого «слона». Мою Кесарь мял с особым трепетам, даже сломал козырёк. Отбирать и меняться кепками было на строго запрещено, за это комбат отправлял на кичман, да и Станок следил, поэтому «фазаны» находили иную уловку. Нам, «слонам», пока было не положено в чём-то превосходить бывалых бойцов, а напротив, блистать во всю своей убогостью и ограниченностью. Кепки стали перекосабоченными и однообразными, разве что их отличал более насыщенный зелёный цвет.

Когда снег окончательно растаял, нас часто стали гонять на дровяной. Это место находилось за клубом, на небольшой опушке с парою сосен, рядом с кинологическим вольером. Там стояла большая гряда замёрзших поленьев и мы выбивая их из её плотных краёв, вытягивали и кололи дрова, заготавливая топливо для растопки офицерской бани и полигонов.

Обычно, к нам приставляли сержантиков и пару «фазанов». Часто ставили гэрэушников.

Сержант Пушка был по большей части молчуном, но работать заставлял. Ставил на фишку Ветраша или Коряго и тупился в телефоне.

С ним было легко договориться сбегать в чифан, правда, нужно было скинуться «на пожрать». Бегал всегда Игнат, довольно хорошо освоив это ремесло в караулке, легально сходить в чифан ему не составляла труда.

Мы рубили дрова. Воздух был чист, а за бетонным забором проезжали машины, город не спал и не спала одинокая хрущёвка, примостившаяся рядом с частью. Уныло прохаживали старушки, пенсионеры и всевозможные бичуганы.

Когда Игнат возвращался с огромными пакетами хавки, Пушка разрешал нам сделать перекур. Мы рассаживались под ветхим навесом гряды и уминали свежие булочки, запивая их дешёвой газировкой «Дюшес». Курили. На время в наших головах образовывался вакуум, мысли исчезали и лишь в животах, громко урча, переваривались наши лакомства.

Потом снова брались за работу и рубили до самого ужина, сгоняя с себя сем потов.

На вечерней пайке, изголодавшись, как волки, судорожно глотали бигус с толстой лустой черняги и запивали эту мерзость тёплым разбавленным чаем, ожидая внезапной команды Кесаря, подорваться и закончить перекус.

Хотелось вернуться к дровяному и постоять около забора, посмотреть в окна серой хрущёвке, чтобы на минуту узреть настоящую жизнь, вцепиться в неё глазами и не отпускать. Никогда. Часть была мертва, часть была городом-зеро с пустоголовыми вояками-зомби.

***

Уходить в увальнение я особо не рвался, да и пацаны из моего периода не спешили на побывку. Пару раз сходил Нехайчик с Лесовичем и Мука с Гораевым съездили в трёшку. Для каждого из них «фазаны» заведомо составляли списки, что, кому привезти и, увидев, как пацаны пёрли в роту целыми мешками и сумками необходимое продовольствие, решил пока воздержаться.