Андрей Латыголец - «Годзилла»

Около получаса парни корчились в муках.

— За одного страдают все. Один затупил — на кости. Второй идёт в отказ — «красный дракон» вам в руки, — констатировал Секач.

Мне было больно смотреть на эту вакханалию. Приходилось выбирать, либо протестовать этому, и быть вечным козлом среди своих, либо встать со всеми в один ряд.

На обеде я сидел на кухне и не спеша употреблял свою пайку. Напротив меня за отдельным «полагеновским» столом сидел Кесарь и Потап. «Фазан» Дубков убирал кухню, Рацык был на посту, Муку поставили на кости прямо перед умывальником.

— Ты я вижу, Петрович, весь крутой из себя, справедливости ищешь, сломаем же, хуже будет… Зачем тебе это? — спрашивал Потап.

Я молча прожёвывал безвкусную пищу.

— Скажи, а встретил бы нас на граждане, захотелось бы переебать? — поинтересовался у меня, улыбаясь Кесарь.

— Нет, — кротко ответил я. — Зачем? Это армия, каждый крутится, как может.

— А мы вот вас сплотить хотим, здесь же по одиночке не выжить. Изгоем станешь. Ты думаешь потом, когда мы уйдем, твои пацаны тебя за такое по головке погладят? Сам посуди, ты сидишь, хаваешь, они жмут. Придут ваши «слоны», пацаны вспомнят былые обиды, рассчитываешь вместе с ними будешь все прелести дедухи вкушать, а мы ещё в придачу и не переведём, вообще караул, — заключил Потап.

— За первый период надо бонусы зарабатывать. Мы же потом Вере говорить будем, кого в сержанты выдвигать. Кто чёткий пацан, а кто валенок. Ты же хочешь себе лычки? — спросил Кесарь.

— Если я и буду сержантом, то никогда не посмею измываться над остальными.

— Это ты сейчас так думаешь, а вот когда в роте появятся затупы-малые, будут тебя посылать, все понты только через кости и заёбы выбиваются, — заулыбался Кесарь. — Или же когда Вера вас самих за слонячие косяки на кости будет ставить и почки отбивать, когда ты уже год отпахал, и хочется отдохнуть немного, попроёбываться, посмотрим как ты заговоришь. Так что выбирай на чьей ты стороне.

Быть изгоем я не хотел, но и подводить своих тоже не желал.

Вечером Секач устроил нам тревогу, отрабатывали нападение на пост номер два. Потап скомандовал: «Караул в ружьё!» Мы похватали свои автоматы и всем кагалом ринулись на улицу. Бегали вокруг ворот, распугивая своими дикими орами случайных прохожих. Избирали нарушителя и конечно из нашего периода, задерживая его по полной программе.

— Петрович, — сказал Секач. — Ты нарушитель, прячься, а потом нападай на часового. Остальные смотрим в оба и накрываем.

Я отдал свой автомат Гурскому и укрылся за трансформаторной будкой. Некоторое время обдумывал план действий, а потом короткими перебежками попытался обезоружить часового «фазана» Дубкова. Не успев добежать до цели, меня сбили подсечкой и опрокинули на живот. Со всех сторон посыпался град пинков и меня сложили в «ласточку,» больно зажав между рук и ног автомат Калашникова.

Возвращаясь в караулку, я понял, что пробивал меня мой же период.

Построившись в сменяемой Секач сказал:

— Все смотрели фильм «Бойцовский клуб»? (намедни они просматривали это кино в караулке). Отныне, для поддерживания боевого духа, будем проводить в караулке спарринги. Всё по уму и по справедливости.

Потом Кесарь прошёлся по статьям и отработкам вводных.

— За незнание статей — жмём, приседаем и не курим, — пояснил он.

Мы жали, приседали с огнетушителями, потея и кряхтя, а потом на мороз и холод.

Идя за Лесовичем к «уазику», я чувствовал, как дрожат от усталости и напряжения мои ноги, а впереди ещё два часа на посту. Патрулирование, снег и безмолвные звёзды над головой.

Заступая в ночную смену, проводили досмотр всех дверей, проверяя их закрытость и опечатанность. Спереди шагал деловитый Кесарчук, за ним сменившийся часовой, замыкал шествие заступающий. Снег приятно хрустел под валёнками, оставляя на пути грузные следы, которые заметало уже через минуту.

Я глядел Ромашке в спину и, останавливаясь подле каждой двери, Кесарчук светил фонариком на печать, Ромашев дёргал за ручку и сонным голосом талдычил:

— Закрыто, опечатано!

Кесарь проверял связь из двух точек на посту, всевозможные укромные места, в которых можно было спрятать запретные вещи, инструктировал меня бдить и ни в коем случае не заснуть.

Как только «уазик» удалялся, можно было спокойно вздохнуть и предаться на два часа долгим размышлениям.

На четвёртом посту было три мёртвых точки: возле стакана на ящике с песком и в самом стакане, далее во дворике перед аркой на ступеньках, куда не била камера. Я шоркал валёнками по земле и по возможности садился отдохнуть. Посидеть даже треть минуты было облегчением, лишь бы не чувствовать эту назойливую боль в ступнях и бёдрах. Уши мёрзли, из носа текло и я вытирал сопли трехпалыми перчатками, раздирая ноздри чуть ли не до крови, продолжая патрулировать и с каждым разом понимая, что ни одна сволочь не сунется за эти стены, даже пьяная. Нужны были неимоверные силы, чтобы перевалить этот каменный забор. Вопрос: зачем? Хотя, ходили слухи, что эксцессы случались. Раз в год, а то и дважды. Ещё дембеля травили нам байки, как в «девяностые» на часовых совершались рейды с целью завладеть оружием. «Братки» резали молодых ребят за АК-47. С тех пор на пост заступали только со штык-ножами.