Андрей Латыголец - «Годзилла»

Вечером в пятницу мы принялись готовить свою форму, словно заступали в караул. Отглаживали стрелки на брюках, утюжили кителя и рубашки, словом делали всё то, чтобы на проверке в штабе у нас не нашли изъянов и нас, так сказать, не стыдно было выпустить на люди.

В десять утра все отбывающие в увольнение построились у входа в штаб, от куда через некоторое время показался заместитель командира части по идеологической работе подполковник Завкало. Прочитал нам короткую лекцию о нашем пристойном поведении за приделами подразделения, строжайше воспрещал пить, угрожая неминуемым кичманом и отпустил восвояси.

По дороге к метро мы с Гораевым шли быстрым шагом и я с радостью вдыхал каждый метр свободного воздуха. Разглядывал всё окружающее меня с таким интересом, словно оказался в этом городе впервые.

В метро мы распрощались и до вечера разъехались в разные стороны по назначению.

Я стоял в вагоне метро и с любопытством поглядывал на людей. В основном это были отрешённые и беззаботные физиономии, которым я в завидовал и мне даже было стыдно находится среди них в этой нелепой форме военнообязанного.

Дома меня встретили с особым радушием и тут же усадили за стол, где я отведал самых вкусных маминых явшеств, беспрерывно запивая всё сладким и крепким горячим чаем. Еда после армейского пайка казалась божественной.

Меня всё время расспрашивали о службе, но я старался отделываться короткими репликами. Говорить об армии совершенно не хотелось.

Вдоволь откушавши, я уединился в своей комнате, включил компьютер, поставил погромче любимую музыку, по которой успел соскучиться и лег на свою кровать, уставившись в потолок.

Наверное, только тогда я смог по-настоящему расслабиться, не о чём не думать, помолчать, никуда не спешить. В таком состоянии я пролежал около двух часов. Потом принял ванну. Полежал в ней, отмокая где-то с час.

Перед отходом меня снова посадили за стол и отменно накормили. Я привёл мысли в порядок и попытался успокоить родителей, мол мне весьма повезло и я попал в хорошую часть, с отличным руководством, где уже нашёл друзей и вообще служить мне не трудно. Этого хватило, чтобы обнадёжить моих стариков, да и зачем вообще было распространяться о каких бы то ни было там порядках. Я жив-здоров, а это главное.

По пути обратно зашёл к Даше, перед этим в ванной выбрив до чиста свои яйца, и в принципе, рассчитывая на определённую ласку. Дома у неё оказались родители и она провела меня до метро.

Рассказывать ничего не хотелось и я вскоре её покинул.

В вагоне метро мной овладела тоска и отчаяние, а вечером, лежа на узкой койке под одеялом, пахнущим хлоркой, я пытался восстановить в памяти мою маленькую комнату, стены, потолок и тихо играющий панк-рок. Не помню, но вроде бы это помогло мне спокойно уснуть.

***

С каждым днём прибывания в армии есть хотелось всё больше и больше. В некоторых случаях я даже стал ловить себя на мысли, что меня ничего так не заботило и не волновало, как мысль о том, когда же нас поведут в столовую. Промежутки между завтраком, обедом и ужином были невыносимо долгими, а порции с очередным посещением «стелса», казались меньше. С семи утра до часа дня — шесть часов. Мы поглощали крохотный паёк и к десяти утра уже сосало под ложечкой. Нас постоянно гоняли на «физо» и всякие хозяйственные работы. К часу желудок молил о пощаде. Обед был сытным и сладкий кисель обволакивал моё нутро своей тягучей, тёплой пеленой. Однако к трём часам дня есть хотелось с нейстовой силой. До семи вечера нам находили такой объём задач, что ужин представлялся жалким посмешищем над нашим измученным организмом. Я ложился в кровать с маниакальным желанием скорее проснуться утром и съесть сваренное в крутую яйцо, закусив его толстой лустой черняги. Благо существовал сон, который погружал мой мозг в непродолжительное забвение.

Дома я прихватил с собой блокнот, решив оставлять в нём свои заметки. Ещё в карантине нам строго на строго запретили иметь календарь, не позволяя бойцам зачёркивать в нём дни, потому что это якобы давило на психику. Первым же делом я пошёл на небольшое ухищрение. Где-то посредине блокнота в клеточку, в каждую из них я проставил ручкой точки, сосчитав перед этим, сколько мне осталось дней до дембеля. Таких точек оказалось ровно триста, т.е. триста дней. Что бы не светиться, я решил зачёркивать точки на посту, когда оставался один в стакане, зачёркивая сразу по три точки за наряд.

Следующим моим шагом стало урегулирование всех моих посещений на КПП близкими, друзьями и знакомыми, дабы любым способом приостановить это дикое чувство голода и дискомфорта в желудке. На тех же постах я вспоминал все имена и фамилии, кого можно было под любым предлогом заманить к себе в часть. В месяце было четыре недели, следовательно, восемь выходных в месяц, минус те выходные, когда приходилось заступать в караул. Я распределил график посещений до самого июля, до того дня, когда должны были уйти наши «фазана», понимая, что потом станет легче и подкреплять аппетит можно будет спокойно ходить в чифан.