Андрей Латыголец - «Годзилла»

— Сука, кто такой! — прорычал Вера, оборачиваясь. — Убит! Отдать автомат!

Я неуверенно протянул ему свое оружие. Вера сердито выхватил из моих рук автомат и грозно закричал, обдав меня спрысками слюны:

— Военный, ты что дурной, ни одна сволочь, ни одна мразь, да хоть генерал обосранный не может забрать у тебя автомат, это твоё личное оружие и ты за него в ответе, ты меня понял?!

В это мгновение я прочувствовал в свою грудь сильнейший толчок прикладом и отшатнулся в сторону. Вера злобно швырнул мне АК-47.

— Захват знамени!

Мы быстро ринулись на третий этаж и за пуленепробиваемым стеклом я впервые увидел наше главное знамя, слегка потрёпанное красное полотно с золотыми буквами и кружевами на высоком металлическом древке.

— Ни одна паскуда не должна завладеть этой святыней. Захват знамени — это конец нашей республики и независимости, — Вера стоял у стекла, и с открытым ртом напоминал полоумного.

На посту я подумал, что первым из своего периода отхватил от ротного и, признаться честно, мне стала надоедать вся эта возня и ответственность.

«Трэба адыйсці ў бок, у цень. Каму я збіраюся тут штосьці даказваць?»

Вечером перед ужином дневальный Воробей, высокий шланг с дикторским голосом, объявил со своей тумбы, что мне срочно следует явиться в линейку. Я не растерялся и быстро зашёл в учебный класс, закрыв за собой дверь. Внутри оказался весь сержантский состав за исключением ефрейтора Ракуты, но тот был своим. За столом сидел сержант Потапенко и, получивший пару дней назад сержанта здоровяк Гнилько, рядом расположился Кесарь и бывшие ефрейтора, а ныне младшие сержанты Тавтуй, Едловец, Вильков и Пушкарёв. Их грозные забрала были настроены на серьёзный разговор.

— Ты проходи, Петрович, присаживайся, — сказал мне Потап и я сел поблизости от всей этой лычкастой братии, чтобы получше уловить смысл их мэсэнджа.

— Дело такое, — начал Потап. — «Дедушки» ваши ушли, а мы остались, ваша «слонячка», по идеи, должна закончиться, но загвоздка в том, что и младшего периода пока нет и наши два периода повисли в некоторой неопределенности, связанной с переносом призывного этапа с лета на осень, вы ведь по идее должны были оказаться в роте ещё в июле. Не знаю кому следует писать жалобы, да хоть министерству «шакалов», мне по барабану. Однако ситуацию внутри необходимо решать. Нам вон тоже не сладко пришлось, мы считай, целый год по «слонячке» гоняли. Поэтому хотим тебе здесь всё разъяснить и ты, как старший среди своих передай, что отныне для вас мы новые «дедушки» и отношение к нам должно быть соответствующее.

— Да, — вмешался Едловец, — а то я подхожу сегодня к Гурскому и говорю ему, дать мне сигарету, а он мне «нету», я ему «так найди», а он в ответ «ты мне не дед».

Совершенно правильно ответил этот Гурский, подумал про себя я и разочаровался в такой претензии Едловца, который относительно недавно уверял меня, что когда уйдёт третий период, мы заживём новой жизнью.

— Не будите учить песни и статьи — кости, минимальное неподчинение — наказание, всё по «дедухе», — мрачно сообщил Кесарь.

— Да ты не ссы, Петрович, мы ж не изверги, с нами вам будет легче, вы только не тупите и делайте что говорят, — пытался успокоить меня всегда позитивный Тавстуй.

— Ты же понимаешь, что это была не просьба, а констатация факта? — спросил Потап, я молчал, — короче, пока вы не раступитесь, получать тебе за всех придётся, потом это только зачтётся, пол года мучения, а там гляди и лычки повесят, станет легче.

После пайки я собрал всех своих в линейке и, усевшись за стол, где недавно сидели сержанты, передал в ярчайших подробностях все слова «фазанов».

В линейке повисла гробовая тишина. Первым её нарушил Гурский:

— Да пошли они в жопу, под «дедами» ходили, а сейчас и под этими?!

— Что ты предлагаешь? — спросил я.

— Не подчиняться!

— Ага, а за нас ему отвечать? — указал на меня Гораев.

— «Фазанов» больше, да они и крепче нас, война быстро закончится, а «шакалы» будут на их стороне, — заметил Индюков.

— Я вообще сам по себе, — заявил Ранко, — но сигары искать и бегать за ними не буду.

— Быстро тебя они одного и раздавят, — сказал Чучвага.

— Так в чём проблема, давайте сплотимся вокруг Петровича, вместе оно дружнее, будем подсказывать один одному, помогать, глядишь и проканает, — предложил Ратьков.

— Я не против, — сказал Гораев.

— И я, — присоединился к нему Лесович.

— Не буду я ни за кем стоять, — тут же встрял Гурский и, поднявшись с места, направился к выходу. — Мои «деды» ушли.