Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

Ладно, говорит, помогу.

В ту ночь у нас на передке загорелся центральный блиндаж: надёжный, крепкий, стольких людей спас. Горел всю ночь. Заодно с той стороны обстреливали, чтоб наши ничего не тушили, а тихо грелись у костерка.

Да и чем тушить: из котелков? Водопровода нет, пожарных не вызовешь, вода — родник — за пятьсот метров, не набегаешься.

Блиндаж выгорел.

Утром я в Сосновку вернулся: бойцы говорят, попали из чего-то такого особенного — подожгли.

Из чего? — спрашиваю. Никто не знает.

В обед наш батальон полковым приказом сняли с передка. Ротировали нежданно, негаданно, одним звонком, — да и то не мне, и даже не комбату, а начальнику штаба, Арабу.

Тот взбеленился, заорал: «А чего вы мне звоните? Я что, комбат? Звоните комбату! Хотите, Захару передам трубку — с ним поговорите!»

Но с той стороны трубку тут же положили.

Решили с Томичом: упираться не станем, съедем и отсюда.

Хотя каждый новый передок — это ж такая работа: столько денег в него вкладывается, труда; в каждый новый кусок земли вживаешься, врастаешь, корни пускаешь там.

И тут: съезжайте.

Ну, ладно.

Зашла другая рота с нашего полка.

Через час уже звонят, опять Арабу: «А чего у вас блиндаж сгорел?»

Он: «Здесь вообще-то война, такое случается».

Там: «А чего вы сдали нам позиции в таком виде?»

Он: «Ну так вы оставьте нам ещё на недельку их — сдадим с блиндажом».

Те: «Нет, спасибо».

Он: «Ну, как хотите».

Зашедшая рота начала разбирать чёрные брёвна выгоревшего блиндажа — бойцы с лопатами вылезли на бровку окопа, давай лопатить, — в итоге два двухсотых за одну минуту: снайпер.

Мы полтора месяца там проторчали: семь раненых, четверо тяжело, восьмой вот, даже не раненый — умер прямо в располаге, как его засчитывать?

С чего только не били по нам — достаточно всего одного попадания, чтоб двух, трёх, пятерых, как это называлось в Донецке, размотать, — и ничего, отвертелись: дисциплина, порядок, и, конечно, Господь присмотрел — даровал то, что именуется везеньем, а это — вполне себе чудеса.

А тут — вот так.

Подмывает сказать: на всё воля Божья, — но такое стоит говорить, только когда тебе самому голову отстрелят. Сидишь такой, смотришь на мир сквозь дыру во лбу: обозрение стало — до горизонта видно, — и говоришь: на всё воля Божья. И мозги свои с цветка у твоего колена, щелбаном — щ-щёлк!

Неделю бойцы помыкались на располаге; отмылись хоть.

На вторую вызывает Саша Казак: «Заезжай в условленное место»: в фойе всё той же центральной гостиницы.

Как и ожидал: сидят Казак (чашка кофе) и Ташкент (зубочистка).

Разговор короткий, как предчувствовал: «Ну ты что, когда к императору? Чего-то ты, знаешь, засиделся на фронте, товарищ».

Посмеялись.

Я говорю: ладно, я поеду, в отпуск заодно схожу, а то устал, но, между прочим, товарищ Ташкент, нет ли у тебя, случаем, завалящегося какого «передка» — чтоб мне Батю с этим вопросом лишний раз не тревожить.

Ташкент: «Отчего же нет, есть, поехали завтра смотреть новые позиции для тебя».

Так мы попали на Стылу и в её окрестности.

Позиций там было — на две роты сразу; раскиданы, как после бури.

Минус в том, что бензина кататься друг до друга — не напасёшься: серьёзный расход. Ну и согласование действий в сложный момент — не самое простое. Чтоб элементарно произвести совещание ротных, разведки и миномётчиков — всем надо километров пять в тыл вилюжинами добираться.

Рота Дока расположилась ближе всего к Стыле, заняв вторую линию обороны; впереди стояли корпусные, но меж подразделами двух разных бригад имелся прогал, — через него шла тишайшая, пыльная, как из песни, дорога. В случае удачного наступления и прорыва наш несчастный неприятель вылез бы неизбежно именно на эту дорогу, — и тут мы бы его приветили, прямо в бочину.

Другая рота получила длинный угол передка, — я и туда заехал осмотреться; устал, пока шёл по окопам, — а бойцы тут же начали дальше рыть: к нашему несчастному неприятелю теперь можно было приближаться только таким способом — создавая бесконечные туннели. Неделю копаешь — ещё на пятнадцать метров становишься ближе к родному и ненаглядному Киеву, по которому мы так искренне скучаем.

Томич и Араб сразу же пошли к нашим корпусным соседям: знакомиться, дружиться, предлагать свою помощь, просить у них чего-нибудь; в общем, и здесь всё заново.

Корпусные нам, от своих щедрот, ещё два небольших участка задарили: вот, говорят, у нас народа не хватает — а там дыры, хоть шары закатывай; займёте?