Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

— В том-то и дело, что нет. Аист унёс.

Араб назвал позывной, — не молодой, но и не старый, мой, думаю, ровесник: молчун, неплохой боец, упёртый в какой-то своей тайной правоте, о которой никому ничего не сообщал.

Налив себе сока в стакан, Араб дорассказал:

— На позициях опять всю ночь кошмарили друг друга. Утром сменились. По дороге ни на что не жаловался. Зашёл в комнату на располаге, сделал шаг — и рухнул. Потрогали: готов. Сердце встало.

Я поискал подходящую реакцию внутри. Вместо ответа вдруг удалил все три фотографии, которые только что показывал товарищам.

Нечего дозревающим мертвецам живых людей беспокоить.

Последний раз мы сидели на берегу, у ставка, — Батя, Саша Казак, я… Охрана по периметру. Кажется, это был уже август.

(Надо собраться, расшевелить память — что было, чего не было, в какой последовательности, кто крайний, за кем занимать, я последний.)

Батя рассказывал, смеясь: «Мне жена сегодня с утра говорит: иди, выпей, забудь про все дела. Посиди с друзьями, отдохни как следует. Чтоб не видела тебя до полуночи».

Он сам приготовил плов: когда я приехал, ароматный чан уже дымился.

Привезли обученную девушку с кальяном.

Разлили мы, как обычно, на двоих — но вдруг Саша Казак, впервые на моей памяти, взял и махнул целую рюмочку.

Я проследил глазами происходящее: о как.

— Что-то случилось? — спросил негромко.

— Сейчас Батя расскажет.

Батя как раз накладывал нам плов.

Ему очень хотелось, чтобы плов понравился, он несколько раз спросил: как, не переварен, не переперчён, овощи хороши?

Батя отлично готовил. Ему нравилось жить, готовить, стрелять, побеждать, смеяться, пить водку.

Мы быстро выпили первую бутылку, оставшись трезвыми, нам принесли вторую, холодную.

Пока ели плов, уполовинили и её.

Точно помню: Батя говорил ласковый тост за жён, — он что-то рассказал про свою, забавное, — я тоже ответил личной историей; он заливался, довольный, — чокались, стоя, пили до дна.

«Кто мы без них? — повторил Захарченко. — Кто бы нас ещё терпел».

Установили кальян. Я никогда в жизни не пробовал курить кальян, и не очень хотел. Батя всё приставал к Сашке Казаку: «Ну, попробуй, ну, попробуй!» — тот тоже отказывался, но поддался на уговоры, затянулся; потом и я — все с одного мундштука, вроде как побратались.

Батя хохотал: «Ну как? Как?» — ему хотелось, чтоб всем нравилось, чтоб все ликовали.

У всех был праздник.

Сначала шумели. Потом тихо смотрели на воду.

Батя вспомнил: на том берегу ведь стояли в своё время ВСУ. Как забирали позиции: ночью, он даже время назвал точное — в 4:30, на лодках, беззвучно, поплыли на тот берег, — там всё проспали, заметили гостей только метрах в трёх от берега, — бах! пах! тара-бах! — нашего несчастного неприятеля перерезали, выдавили, выбили.

— Мы, — говорю, — за Сосновкой озеро нашли, с той стороны их офицеры рыбку выплывают на лодочке половить. С нашего берега — верней, с нейтральной зоны — можно их накрыть, расстояние позволяет…

— Ну? — сразу заинтересовался Батя.

— Целый день на пузе пролежали впустую. Как чуют. Не приезжают.

— Надо, надо, дожидайтесь, — оживился Батя. — Мало им рыбы в Днепре, так что нечего. У нас раки голодные, еле ползают. Ещё раз сходите. Что за озеро?

Я назвал, он кивнул.

Наконец, настало время серьёзного разговора.

— Короче, Захар, ты был прав, — сказал Батя. — Москва начала давить. Требование: убрать Ташкента и все его дела передать.

— Кому?

— Найдут кому. Одни и те же бляди сюда лезут который год. Сейчас Ташкент приедет. — Глава обернулся к Сашке Казаку. — Сказать ему про новости, нет?

Казак сыграл бровями — он всегда так делал, когда думал. Ответил: да, сказать. Обязательно надо сказать.

Глава и сам, кажется, скрывать ничего не собирался — а так, сверял ощущения. Если и не сказал бы Ташкенту — то лишь для того, чтоб поберечь ему нервы, чтоб тот не дёргался, работал, — пока Батя не придумает, как выплыть.

— Трамп, — Батя имел в виду своего министра внутренней политики, — уже в Москву поехал: на случай моего увольнения, искать новую крышу. Пушилин вообще из Москвы не вылезает…

По законам жанра, Батя должен был прошептать: «…а они у меня вот здесь — в кулаке!» — но ничего такого не говорил, только удивлённо крутил русой башкой.

Мне почему-то явственно представилось, что вместо Москвы, пока меня там не было, образовалась ставка Золотой Орды: сидят на коврах, рисуют ярлыки на княжение, разливают в подходящую посуду отравленный кумыс, вызывают визиря — тот, с поклоном, бесшумно подняв полог, является пред очи вызвавшего…