Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

— Едва ли он так же отреагирует в этот раз, — сказал я.

Никто не знает, как он отреагирует, ответили мне.

В сущности, всё это меня развеселило.

Пока Захарченко о чём-то разговаривал с объявившимися генералами из спецслужб, мои товарищи сделали несколько звонков и подготовили всё к завтрашнему решению.

«Нормально танцует судьба», — думал я, усмехаясь над самим собой и относясь к происходящему с высокой степенью безучастности.

Власть меня не волновала нисколько.

Зато — какая чудная забава предстоит.

Я понимал, что это ничего не изменит.

Что с Россией такие шутки не пройдут.

Но я готов был доиграть.

Так, за компанию, отправляются в плавание люди, твёрдо осознающие, что впереди льды — и все погибнут.

Одна разница — я откуда-то знал: их всех, если что, утопят — в фигуральном смысле, но если что — и в буквальном; а меня ещё некоторое время — нет.

Не то чтоб нужен хоть кому-то — просто ещё не докрутилась моя ниточка на прялке; я её чувствовал — щекотку этой нитки — где-то под ложечкой. Пока был лёгкий натяг: чуть-чуть оставалось.

— Ну, вы тогда сообщите мне новости? — сказал я через часок. — Поеду мундир почищу.

Мне просто надоело пить водку и ничего при этом не испытывать.

Кажется, так кончается здоровье: не в тот момент, когда раз за разом ты резко, с одного запаха, с полрюмки пьянеешь, — а когда вовсе перестаёшь чувствовать присутствие, вкус, воздействие алкоголя, употребляя его ежедневно по небольшому ведру.

Мы добродушно попрощались, и я пошёл к своей машине. Сорвал травку по пути. Уж потеряла вкус — хотя вроде бы не было изнуряющей жары. Пожевал, сплюнул.

— Поздравляю, бойцы, — сказал, сев за руль. — Я возглавлю нашу республику. Можете разделить между собой министерства или учредить новые.

— Ур-ра, ур-ра, ура-а-а-а-а! — шёпотом, но слаженно прокричала личка.

— Как только вступлю в должность — а это случится уже завтра утром, — введу диктатуру, легализую пиратство, браконьерство на территории соседних стран и дуэли, вплоть до артиллерийских. По поводу дуэлей: если товарищ в опасности, допускается размещение дружеского снайпера в кустах. Женщин в течение суток соберём и выселим за пределы республики: жить будем по принципу Запорожской Сечи. Донецкие рестораны официально переименую в полевые кухни армии ДНР. На второй день объявим войну всем странам на букву… на букву-у-у… Ладно, вместе, с утра, решим на какую букву. Ничего не забыл?

— Премьер донецкий, и прочая, и прочая, вставай, вставай, тебя ждут великие дела! — ласково попросил сам себя утром.

Надо бы Злому сказать, чтоб так меня будил.

С утра и до полудня, проходя мимо зеркала, я по-прежнему видел себя в парадном мундире, — и хмыкал над собой вслух.

Лёг спать без пяти минут главой республики, и проснулся в том же качестве: тоже опыт. «Как-то я правил страной, но всё проспал».

Уже в первом часу позвонил Сашка Казак: Захар, всё вроде бы отменяется; в любом случае, на сегодня эту идею отложим; впрочем, кто знает, может, погода переменится — однако весь вчерашний вечер и всю ночь Батя отстаивал свою независимость, и Ташкента заодно, и не просто потому, что на Ташкента слишком многое было завязано, — а из принципа; и, кажется, отстоял.

(…или утром на него, как в последний раз, посмотрели внимательно, пожали руку — а то даже и обнялись с ним, — но по возвращении в Москву донецкие гости сообщили — если было кому сообщать: «Глухо…»

Так могло быть?)

Я укатил на Сосновку: выбирать между очередной рыбалкой, верней, присмотром за чужой рыбалкой, и работой со 120-го.

Выбрал последнее.

Отработали, съехали с места, чтоб не выловить ответку; сидели в Сосновке, под разлапистым деревом, на скамеечке, пили чай из ужасно горячих кружек, покуривали, посматривали на небо: может, и сюда прилетит?

Раздался иной шум: подъезжающего на высоких скоростях транспорта.

По дороге, мимо нас, прогромыхали четыре красивые незнакомые машины. Чья-то большая незнакомая башка с неудовольствием на меня посмотрела с задних сидений; я подмигнул башке.

Подождали: может, вернутся?

Нет.

Ещё кружку чаю — и уехал в Донецк.

Араб вечером рассказывает по телефону: «Ну да, явилась через час проверка, эти самые, на четырёх машинах; спрашивали, кто стрелял, — а откуда мы знаем, кто стрелял».

«Ты не стрелял?» — интересуется Араб в трубке.

«Вот ты скажешь тоже, — говорю. — Приходи лучше коньяк пить, что-то мне тошно на душе, даже коньяка не хочу, хочу только, чтоб его не было в моём доме больше».