Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

Не встану… Так что — нет ответа.)

Уже на российской стороне, из последнего хулиганства на вопрос погранца: «Военный?» — ответил: «Да, военный», — мне тут же: «Пройдёмте со мной».

Завёл меня в отдельное здание, в отдельное помещение, там сидит человек в гражданской одежде: видный, с крепкими челюстями, лет тридцати трёх. Посмотрел на меня, потом на пограничника, и говорит ему: «Ты знаешь, кого ты привёл?» Тот в ответ: «Нет». — «Ну, веди обратно».

Я мысленно поблагодарил труженика российских спецслужб — в кои-то веки меня узнали на этой заставе в лицо.

На улице ещё двое в форме ко мне пристали, не унимаются: откройте капот, багажник, двери, мы посмотрим.

Обычно сделают два торопливых полукруга около машины, бардачок распотрошишь, сумку для вида распахнёшь, они для вида посмотрят, и — бывай.

Но тут что-то пошло не так.

Это подними, это поставь, кресло отодвинь, теперь задвинь до максимума, другое отодвинь, теперь задвинь до максимума, а задние кресла складываются? — складывай, теперь раскладывай, сумку вынеси вон на ту скамейку, всё из неё выложи, — всё выложил? — а это что? — скрепка? — а чего не выложил? — клади всё обратно.

Багажник. Где инструменты. Открывай. Где насос? Покажи. Что за пакет? Вытряси. Всё вынимай из багажника и на асфальт, вот сюда.

(Если бы они так проверяли каждую машину — очередь никогда бы не кончилась. Она бы стояла ровно от таможни до площади Ленина в Донецке.)

Наконец, нашли то, что искали:

— Вон тот магазин мне подайте.

— Какой магазин? — я даже не понял.

— Под сиденьями предмет.

Я сидел в багажнике, как скворец: только что показывал им завалявшиеся грязные тактические перчатки и выворачивал их наизнанку.

— Не вижу никакого предмета.

— Протяните руку. Вот туда. Да. Берите.

Протянул руку, что-то нащупал: чёрт, бляха-муха, мать вашу: реально магазин, полупустой.

Выпрыгнул на улицу.

— Так, — сказал пограничник бесстрастно. — Будем оформлять.

Я бросил магазин обратно в багажник и стоял, совершенно ошалевший.

«Охереть, — повторял мысленно. — Охереть. Просто охереть».

Через минуту подошёл тот самый, из спецслужб, с крепкими челюстями:

— Ну, Захар Батькович? Как же так?

— Да я сам охерел, — говорю. — Я на этой машине тонну оружия перевёз. Попасться с полупустым магазином — вообще смешно.

Он отвёл меня в свой кабинет.

Спрашиваю:

— У вас часто такое случается?

Он пожал плечами:

— Да постоянно.

— И что? Сажают?

— Периодически сажают, а как же.

Не, ну нормально: два года заниматься контрабандой, крышевать незаконные вооружённые формирования, создавать незаконные вооружённые формирования, стрелять по людям со всего подряд, покупать не ПМ со сбитыми номерами в лесу у озирающихся барыг — а пулемёты и миномёты, гранаты ящиками возить, — и сесть за рожок.

— Как же так? — повторил искренне удивлённый чин. — Такой опытный человек.

Я подумал и набрал Злого. Так и так, рассказал в двух словах. Злой всегда быстро соображал. Злой молчал пятнадцать секунд, потом говорит:

— Захар, это подстава. Я вчера мыл машину. Мы всегда моем машину перед твоим выездом. Моем и пылесосим. Мойщики знают, что нужно проверять на предмет наличия боеприпасов. Они специально всё перерывают. Потом я сам смотрю. Под сиденьями я точно смотрел. Утром ты ездил до Казака, а потом вернулся к Арабу на «Прагу». Ты не закрыл машину и на минуту забежал в штаб. Машина стояла в той зоне, где камеры не ловят, я тебе уже говорил, что лучше там не парковаться. Тебе точно подкинули магазин. У нас знали, что ты на Россию поехал. Кто-то из бойцов. Сто пудов подстава.

Я выслушал и отключился. Передал всё это чину с челюстями. Тот покивал головой, — мне показалось, что и сочувствующе, и сокрушённо.

— Ладно, — сказал. — Подождите на улице.

Я ждал долго. Нашёл место, где можно курить, и курил там.

Мою машину обогнали тридцать машин, шедших следом. Вся очередь, которую я объехал слева. Специально ещё раз посмотрел, как их досматривают: ну, мягко говоря, не совсем так, как меня, да.

Пошёл спросить, где тот чин, что со мной разговаривал. Мне: он сменился, ждите на месте.

Ну что, может, мне ещё года три ждать на новом месте? Начну с бойцами переписываться. Араб будет хорошие письма писать, Граф добрые, Кубань — любимые молитвы, переписанные детским почерком. Тайсон, наверное, писать не умеет, Злой, думаю, тоже. Зато Шаман писал без единой ошибки и замечательно точно излагал — он дал бы фору многим нынешним беллетристам.