Алан Холлингхерст - Библиотека плавательного бассейна

— Типичная баба, — сказал после минутного молчания мой гостеприимный хозяин. — И все-таки по-прежнему страшно талантлив.

Вид у него был очень усталый, и я тоже засобирался.

— Большое спасибо за обед, Чарльз. Я прекрасно провел время.

Нантвич удивленно посмотрел на меня.

— Вам понравился наш старинный клуб? — спросил он. — Здесь недурно, правда?

На его порозовевших щеках бойко разветвлялись тонкие жилки, но запали темные глаза, и казалось, что он вот-вот уронит свою большую голову на грудь и уснет. Мне вспомнилось, как он упал замертво на пол уборной. Я чувствовал симпатию к старику и радовался, что пришел в гости к нему, а не к болтуну Стейнзу, личности довольно темной.

— Все-таки надеюсь, что скоро мы еще немного поболтаем, — сказал он. — Да и в бассейне, конечно, увидимся.

И вновь мне показалось невероятным, что этот человек способен выдерживать физические нагрузки. Словно прочитав мои мысли, он объяснил:

— По-моему, вода очень… полезна для здоровья. Только плавая — если это можно назвать плаванием, — я чувствую себя молодым. Люблю побултыхаться в водичке. Плюх-плюх, бултых-бултых…

Спустившись вниз, я решил перед уходом отлить. Уборная находилась в стороне от вестибюля, в коридоре, где висели портреты меньшего размера, но более яркие — главным образом конца викторианской эпохи и времен Эдуарда. Из-за аляповатой живописной манеры люди, позировавшие художникам, производили впечатление жуликоватых, вульгарных типов. В дверях уборной я столкнулся с выходившим оттуда Стейнзом, и тот, издав радостный возглас, тут же сделал вид, будто мы не знакомы. Стоя у писсуара, над наклонной полосой листового стекла, мешавшей старым хрычам мочиться на башмаки, я услышал чей-то голос:

— Обед понравился, сэр?

Это был Реймонд, наш официант, которого я сперва не заметил. Когда я оглянулся, он перехватил мой взгляд в зеркале.

Я очень жалел, что ездить приходится в основном по Центральной линии. На ней ничего нельзя купить. Там нет ни таких допотопных открытых платформ, как на линии «Дистрикт», где рельсовый путь окутан непроглядной изморосью, ни закопченных подземелий Северной линии, ни современных замысловатых пересадочных узлов линии Пиккадилли. Почти на всем своем протяжении она представляет собой огромную мрачную канализационную трубу, и хотя некоторые ее станции — «Холланд-Парк», «Сент-Полз», «Бетнал-Грин» — не лишены исторического значения, во время моих ежедневных поездок всё впечатление портили гулкая пустота «Ланкастер-Гейт» и «Марбл-Арч», а также мусор и шум «Тоттнем-Корт-роуд», где я выходил. Я знал, что где-то на этой линии есть станции-призраки, но уже потерял надежду разглядеть за окошком их неосвещенные платформы, а может быть — в отблеске света, отраженного от рельсов, — заодно и указатели, и веселые рекламные объявления давно минувшего десятилетия.

Я уже долго ждал поезда на станции «Холланд-Парк». Мне было не привыкать к типичной для нее разношерстной толпе: рядом со мной ждали девицы в жемчужных украшениях и розовых чулках, несколько высокомерных с виду итальянцев и импозантная, солидная пожилая чета, — однако всем им предстояло сесть на поезд, почти до отказа набитый неграми и индийцами, направляющимися из Акстона [37] Западный пригород Лондона. в Вест-Энд. С обоих концов, за станциями «Шепардз Буш» и «Ливерпуль-стрит», Центральная линия поворачивает на север, к пригородам, и это ее свойство всё искупает. С минуту я постоял у самого края платформы, глядя в бетонную канаву, где, словно тоже приводимое в движение электричеством, носилось взад и вперед целое семейство боязливых, перепачканных сажей маленьких мышек. Потом, вновь вспомнив об упраздненных станциях «Британский музей» и «Вуд-Грин», я добрел до схемы метрополитена и, точно какой-нибудь турист, принялся ее изучать. Это была искусная работа: линии тянулись либо сверху вниз, либо слева направо, либо под углом в сорок пять градусов, отчего вся схема представляла собой ряд разделенных на части и взаимопроникающих параллелограммов. Наверно, в изящной прямолинейности схемы был правдиво отражен только тот самый отрезок Центральной линии, по которому ездил я: от «Шепардз Буш» до «Ливерпуль-стрит» линия отличалась прямизной, так восхищавшей меня на поверхности и позволявшей поездам набирать огромную скорость под землей. Правда, в часы пик порой возникали заторы, поезда останавливались в туннелях, и начиналось долгое, томительное ожидание. В такие моменты я ненавидел метро.