Владимир Рецептер - Смерть Сенеки, или Пушкинский центр [журнальный вариант]

Оставалось пол-января, февраль и март. И, опережая блокирующие действия разума, безотчетный палец снова накрутил код любимой Москвы...

Если Швыдкой взял трубку, значит, был готов к разговору. Он понимал эту историю лучше меня.

«Долгими зимними вечерами читаю Ваши стихи...» — так он поздравил меня с наступающим годом «оптимизации». И я представил себе: Миша приходит с работы усталый, наскоро перекусывает и спешит уединиться с книжечкой моих стихов. Так проходит долгая российская зима. Возможно, он даже читает мои стихи домашним, как это делал покойный Анатолий Васильевич Эфрос…

Валерий Подгородинский, начальник управления театрами, один из инициаторов создания Пушкинского центра, предшественник Майи Бадриевны в Министерстве культуры РФ до преобразований и оптимизации, однажды упрекнул:

— Вы ведь только на десять процентов чиновник, а на девяносто — пушкинист, — и, не запирая дверей, достал из секретера коньяк…

— Здравствуйте, Миша, — бодро сказал я Швыдкому.

— Здравствуйте, Володя, — отозвался глава Федерального агентства.

— Что я должен сделать, по-вашему, как худрук Пушкинского центра, чтобы потом не упрекать себя в бездействии?..

— Володя, — Миша вздохнул, — вопрос поставлен неплохо. — Он помолчал и задумчиво предположил: — По-моему, если такие люди… как Гранин... и Лавров... напишут письмо...

— Вместе или врозь? — спросил я, кому письмо, всё-таки сам догадался.

— «Коллективки» теперь не в моде...

— Понимаю, — сказал я. — Благодарю вас, Михаил Ефимович. Всего вам хорошего!

— Всего доброго, Владимир Эмануилович!..

Конечно, это было чудо, то, что Пушкинский центр удалось создать. У Пушкина никогда не было своего театра. Только — его имени. Но это не одно и то же. У Шекспира есть свой театр. У Мольера — есть. У Брехта — тоже. Есть и у Островского — Малый. И у Чехова — МХАТ… И у Горького — свой, доронин­ский… А у Пушкина — нет. А он своего театра хотел с самого начала… Другого театра… Не того, в какой захаживал…

Дописав «Годунова» в Михайловском, он был счастлив: «Трагедия моя кончена. Я перечёл её вслух, один, и бил в ладоши, и кричал: ай да Пушкин, ай да сукин сын!..» Понимаете, «один» и «вслух»!.. Сам себе режиссёр, актёр и слушатель, то есть зритель. С этого представления начался пушкинский театр — одного актёра и того же автора. Оставалось его расширить, возвести под свод, наполнить живыми голосами. Многими, а не одним…

Я часто играл в одиночку и должен был понять стремление к своему театру... «Ни наших университетов, ни наших театров Пушкин не любил. Не ценил Каратыгина, ниже Мочалова», — вспоминал Нащокин. Конечно, Павлу Воиновичу я верил больше, чем кому бы то ни было из мемуаристов. Пушкин не любил «наших» театров — то есть тех, которые были при нём и Нащокине. Отсюда все его драматические опыты, поэмы, статьи, пробы, наброски…

Отвечая Пушкину взаимностью, т.е. равною нелюбовью, московские и петербургские театры понять нового драматурга не могли и не хотели; актёры приросли к другой драме, другому способу игры, другому веку. Их надо было отрывать от привычного, переучивать, перенастраивать, заставлять по-другому думать, чувствовать и говорить на новом русском языке.

Кроме того, ко всем пушкинским новшествам надо было приучить и зрителя. А кому?.. А когда?.. Если бы Пушкин взялся за это гиблое дело, кто бы за него писал?.. «Пушкин», что ли?.. Для такой кошмарной затеи нужен был сумасшедший порученец, зацикленный на глобальном проекте. На эту роль артист Р., то есть я, и назначил себя, с вынужденным опозданием и оттого — с воодушевлением... Не театр имени Пушкина, а театр именно Пушкина…

И сам Пушкин — чудо. Одна из наших постоянных зрительниц сказала нам как-то после спектакля:

— Вы представляете, Пушкин был ростом в 166 сантиметров, а Николай I — два метра пять сантиметров. Пушкин должен был смотреть на него снизу вверх. Я как-то взяла линейку и отмерила разницу — 40 сантиметров. Стою, держу над собой линейку и смотрю вверх. Пушкин никогда не чувствовал себя маленьким!

А Михаил Константинович Аникушин задумал своего Пушкина у Русского музея высотой 4 метра 50 сантиметров, но перед установкой побывал в Риме, насмотрелся на римские статуи, и, вернувшись, за собственные деньги уменьшил фигуру Александра Сергеевича на 60 сантиметров. Пушкин дяди Миши, к которому мы подходим, высотой 3 метра 90 сантиметров.

Из-за Пушкина я однажды чуть не поссорился даже с Рассадиным...

И раза два — с Непомнящим… И много раз — с Фомичёвым!..