Владимир Рецептер - Смерть Сенеки, или Пушкинский центр [журнальный вариант]

Глядя на белые облака, Гамлет думал: «Раз никто не знает, что нам предстоит, почему не расстаться с неизвестностью заблаговременно? Будь что будет!» — говорил он, и сцену обнимала великая тишина…

У каждого из наших актёров была своя история личных отношений с Мастером. Иногда — почти идеальная. Иногда — сложносочинённая, изменчивая. Чаще всего — пунктирная, трудноуловимая. Но, когда она получала естественное (или неестественное) завершение, такое, как Бог послал, появлялся новый свет обратного чтения и набирали вес малозначащие прежде пустяки, понимаете?.. А завершённый сюжет обретал жанровую окраску. Драма. Трагедия… Нет, комедией тут, пожалуй, не назовёшь ничего. Может быть, «пиеса»…

Большое впечатление производил на меня рассказ о Гогином приходе в БДТ и начавшейся «перестройке». В дневниках Дины Морисовны Шварц, опубликованных её дочерью, Еленой Шварц, названа цифра уволенных артистов: более тридцати человек. «Г.А. Товстоногов, назначенный в 1956 году главным режиссёром БДТ, — писала Дина, — уже известный, лауреат двух премий, был молод, талантлив, полон сил. Он был уверен, что принципы К.С. Станиславского и Немировича-Данченко единственно верны, что человечество ничего лучшего не придумало. С этих позиций он начал свою деятельность по созданию труппы. За годы кризиса, который продолжался семь лет (после снятия Н.С. Рашевской в 1949 году) некогда прославленный театр не только растерял свои прошлые традиции, но оказался не в силах держать какой-то уровень. Откатились зрители. Недаром в одном из городских «капустников» показывали, как солдат, получивших наказание и посаженных на гауптвахту, обещают освободить и взамен отправить на спектакль в Большой драматический театр. Эта перспектива приводит солдат в ужас, и они просятся обратно «на губу». Жуткая финансовая задолженность грозила «первому советскому театру» даже закрытием…»

Была там и одна отдельно взятая катастрофа… Мне казалось, что она не слишком задела Мастера, но в воспоминаниях сценариста Анатолия Гребнева есть исповедальный монолог Гоги.

«— Нет… Новый театр не возьму, исключено. Это можно раз или два в жизни. Когда в 56-м я пришёл в БДТ, пришлось частично менять труппу. Знаете, что это такое! Один актёр уволенный, хороший человек, повесился, оставил записку. Я не спал после этого… Нет, больше никогда!..»

«…Нерон спросил [трибуна], не собирается ли Сенека добровольно расстаться с жизнью. На это трибун, не колеблясь, ответил, что он не уловил никаких признаков страха, ничего мрачного ни в его словах, ни в выражении лица. И трибун получил приказ немедленно возвратиться к Сенеке и возвестить ему смерть…» Так писал в своём сообщении Корнелий Тацит…

«Артист Кафтанов не был гением, / а новый главный режиссёр / своим державным мановением / его не вычеркнул, а стёр. / Не осознав масштаб события, / артист Кафтанов шёл домой, / соображая план прикрытия / своей профессии — другой. / Коллегам, нет, он не завидовал, / но, усиками шевеля, / шагал и чётко так прикидывал: / «В пожарники?.. В учителя?..» / И думал он: «С таким-то опытом, / с такой фактурой и нутром, / я должен быть актёрским Моцартом, / а не отставленным козлом…» / А дома он намылил вервие, / наладил прочный узелок, / и, подведя итоги первые, / пнул табуретку из-под ног... / На том история кончается, / ни смысла, ни морали нет... / Беда лишь в том, что он качается / перед глазами сорок лет...»

Фамилию самоубийцы я в стихотворении изменил…

— Почему он тогда не уволил меня? — спросил Заблудовский, вспоминая генеральную чистку.

— Во-первых, — ответил я, — потому что чуял твой гений. А, во-вторых, чтобы тебе было о чём вспоминать...

Старейшина нашей гримёрки, С.С. Карнович-Валуа, был человек высокого роста, довольно замкнутый и никогда не входивший в обсуждение политиче­ских новостей. На его левом предплечье была пиратская татуировка — череп и скрещенные кости. Сергей Сергеевич, рождённый дворянином, ещё мальчишкой, во времена революции и Гражданской войны, мог оказаться замешанным в опасные эпизоды. Неприятности доставляла ему и королевская приставка к фамилии — «Валуа». «Таскали, допрашивали», — коротко бросил он однажды.

Играл Карнович немного и вперёд не рвался, хотя старожилы помнили, что его Учитель танцев Раз-Два-Трис в «Трёх толстяках» Олеши был сыгран блистательно.

Так вот. Когда из-за недостатка сыгранных спектаклей у директора возникла идея Карновича сократить, Товстоногов взорвался: