Владимир Рецептер - Смерть Сенеки, или Пушкинский центр [журнальный вариант]

— Я не позволю его уволить!.. Он умрёт в театре! — И потребовал, чтобы завтруппой заносил в табель Сергею Сергеевичу нужные цифры, что было опасным нарушением закона…

— Гога был ещё и политик, Воля, — объяснял постаревший Изиль. — И хитрец. Он наносил превентивные удары. Иногда казалось, что он в этом купается. Но все уходы переживал болезненно, хотя скрывал…

— Иначе в театре не проживёшь, — сказал я. — Он любил и ценил юмор.

— Согласен, — сказал Изиль. — В «Скованных одной цепью» я играл мелкую роль, одного из преследователей, и вдруг меня позвали на «Ленфильм» к Володе Шределю, «Будни и праздники», пять съёмочных дней, и все в Кирове, то есть в Вятке. Что делать?.. Ну, думаю, поговорю с Гогой и не уйду, пока не разрешит. Вхожу: он сидит на диване, подогнув под себя ногу, и я ему: «Представляете, Георгий Александрович, — 600 рублей за съёмочный день!» Он говорит: «Изиль, а у нас в связи с прэмьерой будет прэмия!» Я всплескиваю руками: «Но это же не сравнить. Я таких денег за два года не заработаю!» — Он, благодушно: «Ну, что вы, Изиль, всё равно ведь уйдут!..» — «Уйдут, Георгий Александрович, но хоть в руках подержать!» Он опускает ногу на пол: «Я вас понимаю, но кто-то же должен сыграть вместо вас!» А я к этому готов: «Сейчас Игорь Озеров ходит без дела, я бы его попросил». — «Хорошо, поговорите с ним, если он согласится, я пойду вам навстрэчу». Игорь согласился, и Гога меня отпустил…

А Юзеф Мироненко был вызван в Гогин кабинет внезапно, и на памяти близких это была единственная в их жизни личная встреча.

— Юзеф, — сказал Товстоногов, — вы стали очень много брать на себя в «Истории лошади».

— Вы видели это, Георгий Александрович? — спросил бестрепетный Мирон.

— Нет, — парировал Гога, — но мне сказали!..

Кто сказал, догадаться было нетрудно, это был Лебедев, и Юзеф сделал выпад:

— А вы посмотрите сами, и тогда вызывайте меня «на ковёр». Что вы поставили, то я и играю, — и, не дав Гоге опомниться, развернулся через правое плечо и вышел из кабинета.

В «Истории лошади» Мироненко блестяще играл кучера Феофана, и речь шла о том трио, которое он на равных исполнял вместе с Лебедевым и Басилашвили.

Конечно, больше всего Мирону мешала его прямота. Что думает, то и врежет. А в театре каждая «врезка» может иметь непредсказуемые последствия. Был такой орган в советских учреждениях — «Народный контроль». Чтобы и учреждение себя контролировало и проверяло. Действовал этот орган и в БДТ. И вот они в очередной раз собираются, все наши партайгеноссе, и выбирают председателем народного контроля Мироненко Юзефа Николаевича, 1937 года рождения. Почему? А потому что он — человек честный и прямой и за пазухой ничего не спрячет. Проходит какое-то время, и подконтрольный Юзефу контроль начинает по графику или приказу свыше поводить очередную проверку, что там и как. В процедуры входило обследование закромов: складов, цехов и других помещений.

Обследовали, всё на местах, всё путём, но наткнулись, между прочим, в каком-то углу на большущий рулон линолеума.

— Что такое? Чей линолеум? — спрашивает Юзеф. — Почему не оприходован этот рулон?.. Почему не проходит по списку?..

В ответ — ни звука. Стесняются.

— Чей линолеум, я спрашиваю, — повышает голос Юзеф Контроленко, председатель народного органа.

Потупляют глаза, отводят взоры. Видно, что знают, но говорить не хотят.

— Как здесь оказался это рулолиум, если это не театральное имущество, ответит мне кто-нибудь или нет?..

Разводят руками, переглядываются.

— Ну, раз хозяина нет, — говорит Юзеф, — придётся сжечь, как положено.

— Юзеф Николаевич, а у вас самого дача есть? — деликатно так и ласково спрашивает его один ответственный за материалы хранения партийный прыщик.

— Ну, есть, — отвечает Юзеф.

— Может быть, вам, Юзеф Николаевич, тоже нужно что-нибудь для дачи?.. Доска, там, гвоздики или линолеум на веранду?

— Нет, — отвечает глубоким голосом наш Мирон, — ничего для дачи мне не нужно. А если что понадобится, то я пойду в магазин и куплю... Так вы не нашли документа или хозяина?..

— Пока нет, Юзеф Николаевич, но… Ищем!..

— Ну, хорошо, — говорит Мирон, — время у вас было, так что составляйте акт и приступайте к сожжению…

— Слушай, Наташа, — говорит его жене, заведующей всем гримерным цехом, один тоже очень ответственный человек, к тому же артист, которому она в данный момент наклеивает бородку, — ну, скажи ты своему долбодону, что он так завёлся на этот линолеум? Неужели не может отстать?!