Василе Войкулеску - Повести и рассказы писателей Румынии

В этот день я вернулся в город со стройки трехчасовым автобусом. Домой меня не тянуло, я решил зайти в местное заведение с громким названием «Ресторан» и выпить пива. Осенью и зимой, когда вся зелень с деревьев облетала, город М. представлял унылое зрелище. Я привык к лесам и перелескам Карпат, и здешний пейзаж мне не нравился. И все же я предпочитал осень и зиму. Дожди и снег смывали грязь и едкую цементную пыль, летящую с местного завода. Летом люди задыхались от пыли. Но гораздо больше, чем пыль, жителей города донимали мухи. Такого количества мух я больше нигде не встречал. Я ненавидел лето, которое пробуждало к жизни полчища этих насекомых. Пия, с ее чистоплотностью, страдала больше меня. Все разговоры вертелись вокруг мух. Летом городок наполнялся их жужжанием. Местные жители изобрели даже своеобразную тактику борьбы с мухами. Я тоже взял ее на вооружение. В ресторане ты заказываешь пятьдесят граммов раскрошенной брынзы и ставишь на край стола. Мухи набрасываются на брынзу, а тебя оставляют в покое. Я пытался ввести эту тактику и в домашний обиход, но Пия устроила скандал, заявив, что это негигиенично. Расположившись за столиком в глубине ресторана, я потягивал пиво и наблюдал за мухами, жадно и настороженно пожиравшими мою брынзу. Я любил посидеть в полупустом ресторане наедине с кружкой пива или стаканом вина. Волна легкого опьянения подхватывает тебя и приятно покачивает, а в голове вспыхивают и гаснут разные дерзкие мысли. По местному радио передавали последние известия. Читал их знакомый монотонно-торжественный баритон. Голос этот, оповещающий нас о последних событиях, я слышу уже десять лет. Известия кончились, последовало сообщение об уровне воды в Дунае, и, чтобы немного развлечься, я направился к музыкальному ящику, стоявшему в углу. Для М. это была новинка. Поначалу люди толпились вокруг автомата, глазели, как он ставит новую пластинку, а отыгранную возвращает на место в стопку других, подобных, терпеливо ожидающих своей очереди. Я стал читать названия пластинок. Это были преимущественно вальсы и танго. Я подумал с раздражением: обитатели М. живут в замедленных ритмах. Самое длинное название едва умещалось на табличке из плексигласа. Я достал из кармана лупу, с которой никогда не расставался, и прочел: «Дай мне свободу и позволь снова полюбить тебя». Такого я еще не слышал. Я попытался представить, как можно пропеть этакую фразу. Нажав на кнопку, я вернулся на место и прослушал пластинку от начала до конца. Понять было ничего невозможно, кроме рефрена, состоящего из этих самых слов; женский голос сначала отчаянно страдал, а под конец замирал, умоляя.

Я собрался уходить. С уровнем воды в Дунае было покончено, и радио перешло к прогнозу погоды, посулив «переменную облачность».

— Поставить другую пластинку? — предложил официант, показывая жетон. Допивая пиво, я мотнул головой. И тут в дверях появилась она, освещенная летним солнцем. Я смотрел на нее поверх пивной кружки. От моего столика до двери было значительное расстояние, и я видел лишь ее силуэт, но узнал ее по осанке. Я поставил кружку и поспешно вскочил, как тогда, в бараке.

Между пустых столиков она пробиралась к вешалке, освещенной солнцем. Я впервые видел женщину с такой прямой, такой вертикальной осанкой и потому тут же подумал: «А как будет выглядеть она в горизонтальном положении?» Мне вдруг показалось, что с момента ее появления в полупустом зале все вокруг как-то уменьшилось в размерах. Объяснить я себе этого не мог, мелькали какие-то обрывки мыслей о перспективе в пустом пространстве. Она повесила манто, и, пока стояла в солнечных лучах, я успел разглядеть ее строгое зеленое шерстяное платье, перетянутое в талии пояском с золотой кистью. Тремя золотыми полосками был отделан подол, и мне показалось это лишним. Она что-то заказала, и, когда ей принесли, случилось то, что и должно было случиться. Ярко освещенные солнечными лучами полчища мух, летающих под потолком, набросились на свежее блюдо. Она беспомощно замахала руками и прижалась к спинке стула.

У меня появился вполне благовидный предлог. Я подошел к ее столу, обогнув его таким образом, чтобы оказаться к ней лицом, лучи солнца били мне в спину. Я не очень ловко представился еще раз, считая, что она не обязана была помнить, кто я такой.

— Мы знакомы. Ведь вы — Ро́мео, разве не так? — С легким иностранным акцентом она поставила ударение на первое «о». Потом протянула мне руку быстрым дружеским жестом, от которого я растерялся и не решился ее поцеловать. Ладонь была немного влажной, взгляд — насмешливый, а в словах, которыми она меня приветствовала, звучала ирония. У нее были зеленые с желтым отливом глаза, как у кошки, греющейся на солнце, цвет их напоминал цвет зрелого винограда.