Джоди Пиколт - Девятнадцать минут [litres]

Девочкам было проще. Они могли сказать: «Мне больно!» – или: «Это неприятно!» – и их жалоба считалась бы социально приемлемой. Мальчики так не говорят. Они не умеют выражать свои чувства ни в детстве, ни когда подрастают. Прошлым летом Джордан ездил на рыбалку со старым другом, чья жена только что подала на развод. «О чем вы говорили?» – спросила Селена, когда муж вернулся. «Ни о чем, – ответил он, – мы ловили рыбу». У Селены в голове не укладывалось, как можно провести с человеком шесть часов и ни о чем не разговаривать. Как можно сидеть с другом бок о бок в маленькой лодке и не расспросить его о том, как он переживает кризисный этап, не тревожится ли о будущем.

Сэм теперь катал самосвал по остаткам пиццы. Селена понимала: изменения не заставят себя долго ждать. В ближайшие несколько лет малыш будет с радостью обнимать и целовать ее, весело бежать к ней, как только она протянет к нему руки. Но потом он заметит, что его друзей матери уже не переводят через дорогу, что другие мальчики не делают в песочнице куличиков, а строят города и роют пещеры. В средних классах, если не раньше, Сэм начнет запираться у себя в комнате, смущенно увертываться от материнских прикосновений, отвечать на вопросы ворчливо и односложно – словом, вести себя по-мужски.

«Может, мы сами виноваты, что мужчины становятся такими, – подумала Селена. – Может, способность к эмпатии просто атрофируется, как мышца, когда ее не используют».

Джози сказала маме, что нашла себе на лето волонтерскую работу: будет подтягивать по математике учеников младшей и средней школы. Например, Энджи, которая завалила алгебру, потому что тяжело переживала развод родителей. Или Джозефа, который никак не мог освоить дроби, потому что болел лейкемией и много пропустил. Каждый день за обедом мама расспрашивала Джози о работе, и Джози придумывала новые истории. Ни Джозефа, ни Энджи на самом деле не существовало. А у Джози не было никакой работы.

Сегодня она, как и вчера, и позавчера, вышла утром из дому, села в автобус и поздоровалась с водителем Ритой, которая все лето работала на этом маршруте. На остановке, ближайшей к школе, все вышли, а Джози осталась сидеть. Она доехала до конечной, а оттуда прошла еще милю пешком до кладбища «Висперинг пайнс».

Ей нравилось это место. Там она не встречала людей, с которыми не хотела разговаривать. Разговаривать там вообще было совершенно не обязательно. Джози зашагала по извилистой дорожке, которую знала так хорошо, что с закрытыми глазами могла бы сказать, где она нырнет вниз, а где отклонится влево. Куст ярко-голубой гортензии стоял ровно на полпути до могилы Мэтта, а запах жимолости свидетельствовал о том, что осталось пройти всего несколько шагов.

Мэтту уже поставили памятник из белого мрамора, на котором было красиво выгравировано имя. Проросла трава. Джози села на земляной холмик – такой теплый, словно почва специально берегла для нее впитанную с лучами солнца энергию. Джози достала из рюкзака бутылку воды, сэндвич с арахисовым маслом, пачку соленых крекеров.

– Представляешь? Через неделю начинаются занятия! – сказала Джози Мэтту. Она иногда так делала – не потому, естественно, что ждала ответа. Просто после месяцев молчания она как будто бы снова с ним разговаривала, и от этого ей становилось легче. – Нашу школу, настоящую, еще не откроют. Обещают только ко Дню благодарения, если успеют закончить ремонт.

Что и зачем делают со школьным зданием – это было для Джози загадкой. Проезжая мимо, она видела, что спортзал и столовую полностью разобрали. Неужели люди в администрации думали, будто, уничтожив место преступления, они заставят учеников забыть о случившемся? Какая наивность!

Джози где-то читала, что привидения могут не только привязываться к определенным местам, но и преследовать определенных людей. В это она верила, хотя вообще никогда особенно не интересовалась паранормальными явлениями. Она знала: бывают воспоминания, от которых можно убегать всю жизнь, но так и не убежать.

Джози легла на спину, и ее волосы рассыпались по свежей траве.

– Тебе нравится, что я прихожу? – прошептала она. – Или ты прогнал бы меня, если бы мог?

Слышать ответ она не хотела. И думать об этом не хотела тоже. Широко распахнув глаза, она посмотрела на небо и смотрела до тех пор, пока ей не стало больно от этой сияющей голубизны.

Расхаживая по отделу мужской одежды универмага «Филен», Лейси проводила рукой по ворсистому твиду или по традиционно синему в тонкую полоску сирсакеру, из которого были сшиты спортивные куртки. Она целых два часа добиралась до этого бостонского универмага, чтобы выбрать Питеру костюм для суда. «Брукс бразерс», «Хьюго Босс», «Кельвин Кляйн», «Эрменеджильдо Зенья». Здесь была представлена одежда из Италии, Франции, Великобритании, Калифорнии. Посмотрев на один из ценников, Лейси ахнула, но в следующую секунду поняла, что цена не имеет значения. Ведь, скорее всего, она в последний раз покупает одежду своему сыну.