Хэрриет Эванс - Дикие цветы

— Иштар? — сказала Дина, нахмурившись.

— Именно так. Ты понимаешь, о чем я.

— Понимаю, — сказала Дина, раздраженно кивая. — Само собой, я понимаю. Давай сначала пройдем внутрь, дорогая, и я покажу тебе твою комнату…

Разговоры между гостями постепенно затихли, и повисла тишина. Дафни огляделась вокруг — она всегда все контролировала, что он понял несколько позднее.

— Здравствуйте. — Она помахала рукой собравшимся гостям. — Мне нравится ваша брошь, — сказала она миссис Гоудж, вышедшей из дома.

— Это моя хорошая подруга, Дафна Хэмилтон, помощник куратора по ассирийским реликвиям в Британском музее, — сказала Дина громче, чем следовало. — Дафна, входи же, дорогая!

Они прошли в дом. Рука незнакомки лежала на талии Дины, словно она показывала ей путь в ее собственном жилище. Энтони остался на крыльце один.

— Кто это, скажите на милость? — раздался голос за его спиной. Он обернулся и увидел, как Джулия Флэтчер рядом с ним делает руками балетные па.

— Подруга моей тети, — сказал он. — Из Лондона.

Он облокотился на перила и посмотрел на потертые буквы поздравления Дины, написанного на песке, при свете закатного солнца. Оно почти село. Из дома доносились тихие голоса и приглушенный смех. Непонятно почему он постоял в нерешительности, а затем проследовал внутрь.

Спустя неделю после появления племянницы Корд впервые за много лет посетила Королевскую академию музыки. Ее старый преподаватель пения, профессор Мацци, один из немногих, кто верил, что ее голос в один прекрасный день вернется, пригласил ее на дискуссию, посвященную последипломной карьере певцов. Корд была готова на что угодно, лишь бы избежать этого.

Старая тетрадка со сломанным переплетом держала ее в заложниках. В воздухе уже чувствовалась осень, но каждый вечер против собственной воли она осторожно открывала случайную страницу и читала убористый, неразборчивый почерк Мадс по второму, четвертому, восьмому кругу. Только чтение дневника приносило ей подобие умиротворения, и только оно пугало ее до смерти — прочитав и пережив все еще раз с точки зрения той, кого она любила и кого так сильно обидела, она раз за разом содрогалась от острой боли.

Она не могла вернуться назад и все исправить, так же как не могла никому рассказать о том, что знала. Этой осенью она снова начала видеть сны, задумываться, обнаруживать закономерности, которых не замечала раньше, и ей стало страшно. Когда-то ей пришлось задвинуть множество воспоминаний в самый дальний угол своего сознания — все, связанное с родителями, Беном, Мадс, Хэмишем, ее голосом, Боски, и с ее тогдашней версией себя. Только так у нее оставался шанс выжить. Корд была достаточно умна, чтобы не подавлять воспоминания полностью, но отрезать большую часть своей прежней жизни — ту, которая делает нас теми, кто мы есть, — от настоящего. Теперь же, казалось, ей это больше не удавалось.

Сны приходили странными и страшными. Ей снилось, что она снова в Боски и встречает на пляже старую ведьму, выглядящую точь-в-точь как папина тетя, снились дикие цветы, исполинские, разросшиеся, душащие дом, снились отвратительные образы, которые подсовывало ей воображение: как целуются ее брат и мать, как поднимается из бухты вода, смывая Боски, цветы и пляжные домики… Каждый вечер она приходила домой и перечитывала слова Мадс — дневники, написанные до смерти напуганной маленькой девочкой. Каждый раз она все отчетливее понимала: ничего уже не исправить.

Тем временем в новостях только и говорили, что о появлении устрашающей группировки под названием ИГИЛ, захватывающей огромные территории в Сирии и северном Ираке и не встречавшей почти никакого сопротивления. Телевизоры сыпали кадрами мужчин, отправляющихся в Мосул, чтобы взрывать руины древних ассирийских городов, таких как Нимруд и Ниневия, уничтожать крылатых львов, ибо считали их идолами, и статуи царей, живших за тысячи лет до пророка Мохаммеда, ибо считали их неверными. Корд беспокоилась за своего маленького ангела — она воображала, что его спасли из такого же ассирийского города. Она расчистила для него место на загроможденной вещами каминной полке. Теперь он следил за всеми ее действиями: за тем, как она завтракала, как копалась в беспорядочно наваленных повсюду бумагах в поисках нот или статей, как поздно вечером лежала на старом диване, перечитывая дневник. Ей нравился зловещий взгляд совы, почему-то напоминавшей ей профессора Мацци. Но больше всего ей нравилось, как аккуратно маленькая фигурка вписалась в ее беспорядок, словно там ей было самое место. Иногда Корд ловила себя на мысли, что ангел и вправду за ней наблюдает, ожидает от нее каких-то действий, пытается ей что-то сказать. В такие моменты она чувствовала себя так, словно действительно сходит с ума. « Я не собираюсь встречаться с мамой. Я не вернусь туда. Ничего не изменилось », — твердила она себе, но с каждым разом все яснее понимала, что отдаление и изоляция уже не кажутся ей столь необходимой мерой для самосохранения и защиты близких и все более походят на удобную отговорку.