Джулия Флэтчер пела громче остальных, добавляя к песне раздражающе резкие вибрации и низкий грохочущий рокот. Энт не обращал на нее внимания.
Когда песня закончилась и Энт задул свечи, Дина сказала, затаив дыхание:
— Каждый внес свою лепту. Джейн сделала прекрасные сахарные лепестки. — Она указала на жену викария. — Яйца дала миссис Праудфут, Джо и Алистер поделились своим пайком сахара, а я достала сливки и масло со старой фермы Роджера Харди, что за деревней. Их принес его сын Дерек.
Она улыбнулась тощему мальчику с кислым выражением лица, сидящему со скрещенными руками на краю крыльца. Тот явно хотел находиться сейчас где угодно, но только не здесь.
— Все постарались, как я уже сказала, Энт. Это все для тебя. С днем рождения! — Она обняла его, сверкая глазами и звеня бусами. — С днем рождения, дорогой мой мальчик!
— О, Энт, счастливейшего тебя дня рождения! — воскликнула Джулия, бросаясь ему в объятия.
— Замолчи и прекрати позориться, Джулс, — пробормотал Йен.
Он попытался оттащить сестру, и она с хихиканьем поддалась.
Энт же не обратил на нее внимания. Она действительно раздражала, но не так сильно, чтобы испортить ему настолько чудный день.
Он никогда не пробовал такого замечательного торта и отчетливо запомнил вкус свежих яиц, сливок и сливочного масла, и помнил их всю жизнь, даже когда торты перестали считаться исключительным явлением. Также на столе были два вида сэндвичей на тонко нарезанном хлебе «Победа»: с местными крабами, которых Джулия — к восхищению Энта — наловила в бухте Чэпмана, и с тонким слоем паштета и жира от жарки, которые принес викарий. Еще можно было отведать клубники и почти совсем не пропекшегося овощного пирога, приготовленного Алистером; из-за кулинарной неудачи все над ним подтрунивали, но он парировал шутки со сравнительно неплохим юмором.
Царила теплая, почти волшебная атмосфера. Солнце тем вечером отказывалось заходить, и их могли с легкостью разбомбить или подстрелить, но Энту виделось в этом нечто героическое. Некоторые гости отнесли старые плетеные стулья вниз, на песок, остальные же остались сидеть на крыльце или на лестнице. Дерек, сын фермера, извинился и ушел, Йен бродил вокруг с несчастным видом, а Джулия горячо обсуждала с Диной их общую веру в фей.
После захода солнца они поставили на перила крыльца зажженные свечи и парафиновые лампы, и каждый выступил со своим номером. Миссис Праудфут с жаром спела «Когда отец красил заведение», чем заслужила восторженные аплодисменты. Алистер с серьезном видом прочитал вслух « К северу от Катманду стоит одноглазый желтый идол » [137] Первая строка из драматического монолога «Зеленый глаз желтого бога», написанного английским актером и поэтом Дж. М. Хайесом (1884–1940).
, чем заслужил благоговейную тишину. Джулия, немного стесняясь, пропела куплет « О, крылья голубя » [138] Строка из духовного гимна Феликса Мендельсона «Услышь молитву мою». Текст произведения — парафраз первых семи стихов псалма 55 (54).
низким и на удивление приятным голосом.
— У вас хорошо получилось, — сказал ей Энт, когда она спрыгнула с крыльца.
— О, мой милый, вы так добры! — ответила она, пытаясь его обнять. Он отстранился, сожалея, что на секунду забыл про ее надоедливость.
После этого, по многочисленным требованиям гостей, на сцену вытолкали самого именинника и заставили его произнести речь. Хотя он с каждым днем заучивал с Диной все больше строк из Шекспира, единственным отрывком, который он знал назубок, была речь Просперо из «Бури», которую его отец всегда зачитывал на прослушиваниях:
Окончен праздник. В этом представленье
Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они.
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, будто дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь — о да, весь шар земной.
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь [139] Шекспир У. Буря. Акт IV. Сцена 1 (пер. М. Донского).
.
Он нервничал, так как не привык выступать перед публикой, хотя и любил играть в школьных постановках до того, как умер папа. Ему прошлось дважды прочистить горло перед тем, как продраться через « И даже весь — о да, весь шар земной ». Папа в этом месте всегда слегка взмахивал руками, чтобы изобразить распад всего сущего, но он заставил себя перестать об этом думать и просто притворился, что он и есть Просперо, стоящий на парадной лестнице своей полной чудес и загадочной лачуги и глядящий вдаль на море, на горизонт, вместе со своими странными, не от мира сего, подданными, наполовину реальными, наполовину воображаемыми.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу