Хэрриет Эванс - Дикие цветы

— Конечно.

— Вы любите Алистера Флэтчера?

— Алистера? — Она засмеялась и тоже перевернулась на живот. Пряди мягких темных волос обрамляли ее лицо, она смотрела на Энтони, и ее глаза сияли:

— Господи, нет, конечно. Почему ты так решил?

Он поскреб затылок.

— Не знаю. Он всегда предлагает свою помощь. Мама говорила: опасайся человека, предлагающего помочь.

Ее лицо посерьезнело.

— Лавиния была права — впрочем, как всегда.

— И он все время сюда приходит. И вы хохочете вместе.

— Ну… Он меня смешит. — Она села. Дина никогда не сердилась, и не было темы, на которую с ней было бы нельзя поговорить. — Он ранимый и серьезный, но и весельчак тоже. Вот бы он…

— Вот бы что?

— Я хотела сказать, вот бы он не был так одинок. Но у него, конечно, есть дети, и я думаю, никто не одинок, когда есть дети, пусть даже они все время в школе.

— Думаете?

— Не знаю. Мне всегда казалось, что это так.

— А в Багдаде вы были одиноки?

— Не особенно. Если ты можешь сбежать в другой мир, это тоже значит, что ты не одинок. Видишь ли, там я — это я. А здесь я — эксцентричная особа и дочь ни на что не годного игромана.

Его горло сжалось, и он спросил:

— Ты туда вернешься?

— Да, милый. Я всегда говорила, что вернусь. Но не раньше, чем через несколько лет.

— Но ведь он в руинах. Мы его снова взяли. То фото в «Таймс» у преподобного Гоуджа, помните? Не думаю, что вам следует возвращаться. Может, у вас уже и дома-то нет.

Но Дина уже смотрела вдаль, на море, где два далеких корабля нарушали ровную линию горизонта.

— Я рассказывала тебе историю Гильгамеша? — Она покачала головой. — Это один из величайших эпосов Ниневии. Когда-нибудь я отвезу тебя туда. Дворцы лежат в руинах, у подножия новых городов, но то, что осталось… чудесно. Врата в три человеческих роста. Их охраняют каменные львы с широко расправленными крыльями, абсолютно устрашающие. И короли, и удивительные письмена, оставшиеся после них, истории их деяний… Невероятно. Гильгамеш правил одним из таких городов. Он был горд и жесток к своему народу, и он страдал под его гнетом, хотя он и слыл сильнейшим из царей. Но у него был друг. — Она сделала паузу. — Друг, которого звали Энкиду, мудрый, добрый человек. Он был создан богами, чтобы показать Гильгамешу, как себя вести. Он был лучше всех людей на земле. И Гильгамеш полюбил его, и они стали лучшими друзьями. Энкиду сделал его хорошим человеком. Понимаешь?

Энт смотрел вниз на жесткую коротко остриженную траву.

— М-м-м… Может быть. Друг сделал его лучше. — Он хотел спросить, имеет ли это какое-то отношение к ней, но каким-то образом понял, что так делать не следует.

— Вот и все. Тебе просто нужно надеяться. Надеяться, что ты встретишь когда-нибудь такого друга — того, кто сделает тебя лучше во всем. Кто поможет тебе стать хорошим человеком.

— Жену?

— Да, или друга. Или ребенка, как ты. Я никогда… у меня никогда не было… словом, что я пытаюсь тебе сказать? Что ты сделал меня лучше, чем я есть — в этом я совершенно уверена.

— Ох! — Энт почувствовал себя неудобно — между ним и его тетей никогда не возникало никаких чувств, только практичные разговоры о еде, древнеегипетских гробницах и подобных вещах. Она никогда не приходила в ярость из-за бытовых мелочей. Он никогда не видел ее расстроенной. Все время, что он знал ее, она была одинаковой — всегда жизнерадостной. И вот впервые в жизни он подумал: а что, если ей тоже нравится эта жизнь вдвоем и дружеские отношения, которые из нее выросли?

— А вам хорошо удавалось находить вещи в пустыне, тетя Дина? — спросил он, когда они убирались после пикника.

— Да, — ответила она. — Это как раз то, что у меня получалось. Я не хватала звезд с неба в школе и была совсем беспомощна, когда дело касалось математики или значения какого-нибудь стихотворения. Но у меня была хорошая память, а шестое чувство — думаю, я все-таки обладаю им — помогало мне догадываться, где могут быть спрятаны артефакты. — Ее глаза засветились под широкополой шляпой. — Самое лучшее — это момент, когда твои руки смыкаются вокруг какой-нибудь вещицы, которая лежала в земле тысячи лет и могла упоминаться еще в Библии. Храм, который покоился в песках веками и будет покоиться еще века. Это волшебно. Все остальное в жизни гораздо более непредсказуемо.

— Понимаю, — сказал Энт серьезно.

— Конечно, понимаешь, — сказала она, улыбнувшись ему, и они продолжили уборку, аккуратно завернули все в чайные полотенца и положили в плетеную корзинку, устроенную над передним колесом велосипеда тети Дины.