Хэрриет Эванс - Дикие цветы

Она поймала его руку.

— С днем рождения, Энт. Сегодня был чудесный день.

Энт смущенно почесал колено и кивнул, не в силах поднять на нее глаза от смущения. На пути домой они без остановки пели «Путь далекий до Типперери» [136] Маршевая песня британских войск. , вытянув ноги в стороны и наслаждаясь свободным ходом велосипедов вниз по узким, зеленым улицам. Ветер, хлеставший Энта по щекам, был холодным, но он все равно ощущал тепло и полноту жизни в своем сердце.

По пути Дина собирала полевые цветы на холмах и в живых изгородях. Теперь она привязала их к рулю и багажнику старого велосипеда, и, пока мчалась на велосипеде, листья, лепестки и бутоны летели во все стороны, образуя нежный цветочный вихрь позади нее, словно осенние листья кружились, покидая родное дерево.

Он никогда не сравнивал ее со своей матерью, но в более позднем возрасте понял, какой предсказуемой всегда была мама, плача, когда льняная скатерть рвалась, злясь на неглубокую царапину на комоде; как она всегда хотела, чтобы он был рядом, словно он какой-то домашний зверек, и как это раздражало его. С Диной он мог расти так, как хотелось ему, выбирать свой собственный путь. В более позднем возрасте, когда он думал о ней, он вспоминал именно этот момент, когда ему исполнилось тринадцать лет, момент, украшенный дикими розами, ромашками и лавандой, снова видел павлинье кимоно, развевающееся позади нее, как плащ, раскинутые ноги и широко раскрытый в блаженной улыбке рот.

Он смотрел, как она приближается к нему, и чувствовал ясную, чистую радость уверенностив том, что все вокруг знакомо и безопасно, наконец-то, снова. Он знал эту улицу, эти дикие цветы, угол Боски справа от него, воркование голубей на деревьях. Он чувствовал себя защищенным.

« Вы можете быть свободны здесь, тетя Ди, — шептал он про себя, когда она приближалась. — Вам не нужно никуда уезжать. Здесь свобода, и здесь хорошо. Нам хорошо. Прошу, не бросайте меня! »

В тот вечер Энт сел на край кровати и медленно выдвинул ящик прикроватной тумбы. Из черной коробки он достал часы, подаренные ему родителями, и застегнул пряжку. Он завел их и установил точное время, а затем накрыл запястье ладонью, вспоминая день, когда получил их в подарок, и ощущая пальцами мягкое тиканье, отсчитывающее секунды, все больше отдалявшие его от старой жизни.

Наверху надрывался большой радиоприемник. Служба внутренних новостей передавала, что бомбардировщики атаковали прибрежные города на юге. Какие именно — не уточнялось: этого никогда не сообщали. Впрочем, все было и так понятно: они с Диной слышали самолеты, пока та готовила чай.

Он уловил звуки, доносящиеся с крыльца — кто-то пришел, и он подумал, что это викарий. Руки Энта стали теплыми и шероховатыми от летнего солнца, он устал от долгой езды на велосипеде и хотел побыть один, но все-таки поднялся вверх по лестнице, по пути прикасаясь к стенам, — он любил теплоту деревянных панелей, целый день освещенных солнцем.

Внезапно он услышал отрывистые звуки, похожие на выстрелы, и замер с болезненно колотящимся сердцем. Потребовалось время, чтобы он догадался, что это аплодисменты, а не артиллерийская атака, и вышел на крыльцо. Там стоял манекен, который вытащили из его комнаты и нарядили в бумажную шляпу, а на приставном столике были гармонично расставлены Алулим, древняя каменная птица, ставшая пресс-папье, Ливингстон, игрушечная обезьяна, кукла Юнис и ящик с райскими птицами.

— Они все пришли поздравить тебя с днем рождения, — сказала Дина, убирая волосы с глаз и улыбаясь ему. Энт озадаченно уставился на нее, а потом увидел чуть поодаль группу людей.

Пришли преподобный Гоудж и его жена, и миссис Праудфут с тортом в руках, их дочь Элиза, страдавшая от косоглазия, ее молодой человек Джо Гейдж, и Алистер Флэтчер с детьми: Джулией, прыгающей с перил крыльца и машущей вслед закатному солнцу, и Йеном, державшим руки в карманах. Также там были Фиби и Рой, двое детей из деревни одного с ним возраста, с которыми он общался, и второй священник прихода Боб, и… он не видел, кто еще пришел. Все они захлопали, увидев именинника, и Энтони почувствовал, что его щеки горят от смущения, словно ему дали пощечину. Миссис Праудфут передала торт с тринадцатью горящими свечами Дине, и все хором запели «Какой хороший он парень».

Толстый слой сливочного крема, покрывавший торт, был украшен засахаренными розовыми лепестками желтого и розового цветов. Они образовывали букву «Э». Торт покоился на плетеной подставке, принадлежавшей еще бабушке, сестре Дины по имени Розмари.