Хэрриет Эванс - Дикие цветы

— Ты грустишь из-за Бена, дорогая?

— Нет, — сказала она, но прозвучало это неубедительно.

— Он вернется. Я обещаю.

— Я… — Алтея покачала головой и разжала кулаки.

Тони взял ее за подбородок и очень нежно развернул лицом к себе. Он хорошо загорел, и его лицо выглядело здоровее, чем обычно. Он встретился взглядом с Алтеей, и в его глазах вспыхнул огонек.

— Алтея, — тихо заговорил он. — Дорогая, ты так же прекрасна, как и раньше. Даже еще прекраснее.

Она смотрела на него сквозь полузакрытые веки. Ей было трудно дышать.

— Не надо врать, Тони.

Но в его взгляде читалась абсолютная искренность, словно он смог прочитать ее мысли и знал, что у нее на сердце. Этим трюком он пользовался всю жизнь, черт бы его побрал.

— Это правда, дорогая. У тебя теперь есть то, чего не было тогда.

— Что, морщины? Тони, ради всего святого, ведь речь не только о внешности. Я не манекен в универмаге, а актриса, и чертовски хорошая актриса.

Он рассмеялся и поцеловал ее, положив руку ей на затылок.

— Моя прекрасная девочка, ты лучшая из всех, кого я знаю, — сказал он. — Мне жаль, что ты так расстроена. Могу я чем-нибудь помочь?

Алтея прочистила горло.

— Это все из-за «Хартман-Холл», — сказала она правду. — Меня выгоняют.

— О, — кивнул Тони. Он не стал имитировать сочувствие, вместо этого с минуту стоял и размышлял, прищурившись. — Думаю, это к лучшему. Да, бесспорно. Ты обязательно найдешь что-нибудь другое. — Он осекся. — Господи, я так виноват! Я был таким мерзавцем, пока ты проходила через это.

Она утомленно пожала плечами.

— А ведь когда-то мне было не все равно, — холодно сказала она. — Я так терзала себя, когда мы только начали встречаться… Когда я думала: я могу ему помочь, после всех этих обещаний, что мы дали друг другу…

— Алтея, дорогая, не говори так. — Его словно пронзило молнией. — Мне так жаль.

Она слышала, как Айла гремит тарелками в доме, как утренний прибой омывает песчаный берег. Совершенно обычные звуки. Они успокаивали ее.

— Все это больше не имеет значения, — туманно сказала она. Она думала про «На краю». Он возненавидит эту пьесу. Тони смотрел на нее, обнимая руками за талию. — Мне не грустно, и я не злюсь. Я в порядке.

— Не грусти из-за меня. Я люблю… — Он прочистил горло. — Черт возьми, Алтея, я люблю тебя, и ты это знаешь. Всегда любил.

— Господи, опять буря и натиск [117] «Буря и натиск» (нем. Sturm und Drang) — период в истории немецкой литературы с 1767 по 1785 г., связанный с отказом от культа разума в пользу предельной эмоциональности и описания крайних проявлений индивидуализма. сразу после завтрака, — сказала она мягко, и он улыбнулся.

— Не грусти из-за «Хартман-Холл». Они тебя не достойны.

Алтея посмотрела на него и сказала:

— Вообще-то это не так. Я буду сниматься в ситкоме — мне предложили роль. И довольно непристойную роль. Много людей расстроится, Тони… — Она пошарила вокруг себя. — Вот, почитай сценарий…

Она повернулась, чтобы дать ему сценарий, но обнаружила, что он уже не слушает. Тони смотрел на море, о чем-то задумавшись, затем вынул из кармана большой платок и вытер им лицо. Сначала она почувствовала запах духов, а затем увидела помаду на бледно-голубой ткани. Просто небольшое пятно, которое могло быть от чего угодно: джем, чернила, его сценический грим, но она знала, что это не так. Это всегда было не так.

— Сейчас все немного сложно, — сказал он без выражения. — Мне жаль. Становится еще хуже.

— Прости, дорогой, ты о чем? — медленно сказала Алтея.

— Кошмары. Продолжаю их видеть. Ужасно утомительно.

— Она возвращается?

— Каждый раз.

Ее сердце заполнило привычное сочувствие, но спустя мгновение горячая волна жалости схлынула. Первый раз в жизни Алтея увидела будущее, в котором не было ни Тони, ни грязных платков, ни бросания телефонной трубки при ее появлении в комнате, ни чеков из ресторанов, где с ним обедала не она. А главное — в этом новом мире не было той неопределенной, но абсолютной непоколебимой уверенности: в ее спальне побывала другая женщина, которая прихорашивалась у ее зеркала и лежала на том же самом месте, где спала она.

Алтея подняла на Тони взгляд и взяла его за руку. Тихо и устало она сказала:

— Ты прекрасный актер, лучший в своем поколении. У тебя было ужасное детство. Невообразимо ужасное. Тебе будет больно всегда, но помни, дорогой, именно это сделало тебя тем, кто ты есть.

— Ты правда так думаешь?

Она так же утомленно кивнула, вымученно изобразив добрую улыбку. Тони поцеловал ее в лоб, радуясь, словно ребенок, из-за того, что ему удалось все уладить.