Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Я ничего ему не говорил… — поспешил откреститься Ваня. Тут же покраснев, он запнулся.

— Ваня, мы взрослые, умные люди, — увереннее, даже с некоторым пафосом произнес Муся, — мы вполне уже можем отвечать за свои поступки… не знаю, что там у тебя вчера произошло с Никанычем, — Муся произнес это с таким откровенным подвохом, что краснота спала с Ваниного лица, губы его вздрогнули, и болезненный страх появился во взгляде. — Не знаю, что произошло у тебя там с Никанычем… — повторил Муся негромко, повторил, точно выстрел контрольный сделал, — но, боюсь, что язык Никаныча доведет тебя… даже и боюсь предположить, до чего. — Ваня еще больше побледнел; видно было, что он не только растерялся, но и потерялся, потерялся совсем. Муся все это заметил и продолжал бить дальше: — Мой тебе совет, Ваня… Хоть ты вчера и сказал мне, что я тебе не друг, но совет я тебе даю именно дружеский. Знаю я тебя давно, и искренне хочу тебе добра. Самое лучшее сейчас для тебя, это форсировать события, лучшая защита — это нападение, ты, я знаю, понимаешь это как никто. — И опять в тоне Муси Ване почудился подвох. — Сейчас тебе лучше всего одеться и идти в школу, и сразу к Матрене; естественно, со мной, тем более, она сама нас сегодня вызывала, так что визит наш будет вдвойне уместен… — Вновь во взгляде Вани появилось непонимание. Он никак не мог уразуметь, чего добивается Муся, чего он, как котяра, ходит вокруг да около. Почему прямо не говорит, чего ему надо… — Слишком много ты дел натворил, Ваня… Не знаю, может, мода такая пошла… в голубой цвет краситься. Это дело лично твое. Сейчас такое время, что никто за это тебя не осудит… только зачем нас — меня, Макса, — зачем нас подставлять?

— Я… я, Рома, я… — Ваня не нашелся, что ответить. Муся именно здесь выдержал паузу и вопросительно посмотрел на Ваню.

— Что ты ? — тон Муси стал наливаться тяжелым свинцом. — Ты можешь как угодно себя вести, но, на кой черт, говорить, что у нас с тобой… связь была… говорить Никанычу… Да хоть кому угодно.

— Ты что, Рома…

— Я, лично, — возвысив голос, обрубил Муся, — лично я никогда таким не был и быть не собираюсь. Если тебе нравится с Никанычем кувыркаться…

— Рома, что ты несешь?

— А то, Ваня, и несу, что вся школа уже тебя за гомика считает, и спасибо скажи Никанычу.

— Почему считает… что я сделал?!

— Не знаю. Тебе видней, — Муся поднялся. — Ладно, мне пора в школу, а ты можешь опять днем дома, а ночью к Никанычу, винца попить … только учти: то, что мы в карты играли, все это уже никому не интересно, даже Матрене. Деньги твои никому не нужны, даже Абрамчику… Да и сам ты скоро станешь никому не интересен, как хомячок дигибридный, думаю, даже Никанычу, попользуется он тобой и бросит… Учти, про тебя уже в школе четкое мнение сложилось… Про тебя и про Никаныча… — Муся коснулся рукой двери.

— Бред какой-то… Рома, подожди, не уходи. Ты же знаешь…

— Короче, через пять минут начало урока, на него мы уже не успеваем… — Муся, как мылом, смыл с себя всю литературщину и говорил четко, рублено, как приказы отдавал. — Одевайся, на улице я тебе все подробно объясню… И учти, ты мне друг, плохого я тебе не желаю. Я действительно хочу тебе помочь.

— Рома…

— Ваня, — Муся вернулся, схватил Ваню за плечи и с чувством зашептал: — Ваня, я тебе верю. Но ты должен поверить мне. Если ты хочешь всю жизнь просидеть в этой комнате — сиди и бойся, как «голубизна» последняя. А хочешь имя свое восстановить, одевайся, и на улице я тебе все расскажу, что делать, и помогу из всего этого выпутаться.

Последнее подействовало на Ваню ледяным душем. Мигом он вскочил с постели, оделся и вперед Муси вылетел на улицу.

— Вы что, уже ушли? — только и успела произнести им вслед мама.

Макс давно их заждался и, если бы они сейчас не вышли, то через минуту он зашел бы за ними сам.

— Чего вы там тянете? — взволнованно произнес он.

— Все нормально, Макс, — уверил его Муся и добавил, отведя его в сторону: — я сейчас с ним некоторое время побеседую; тут дело особое… Надо с ним с глазу на глаз… — не обижайся, потом все узнаешь.

— Понял, не дурак, — косо взглянув на Ваню, усмехнулся Макс и сел на лавочку возле подъезда.

От этих секретных бесед, взглядов, ухмылочек и усмешек Ваня готов был собакой завыть, протяжно, противно и… головой об асфальт, чтоб мысли вылетели из него вместе с мозгами и не пытали его и так запытанного и замученного.

Обняв его, Муся повел его к беседке, и это объятие, которое было вполне обычным и означало лишь общение с глазу на глаз, теперь казалось Ване чем-то предосудительным, даже недостойным, любое прикосновение Ваня принимал как подвох, проверку: «обнял — значит издевается, дает понять, что мне это нравится, а мне это не нравится…»