Денис Коваленко - Татуированные макароны

Немного помолчав и, в который раз осмотрев плакаты с изображениями растений и животных, Миша вновь попробовал:

— Я вот у Матрены… тьфу ты, — сплюнул он, улыбнулся, — у Марины Ивановны сейчас был. Тут такое дело, Коля… Вчера вот и Руслана Семеновна с сердцем… Мамкин твой…

Не совсем понимая, куда тот клонит, Никаныч, не снимая с губ тактичной улыбки, косо и все с большей тревогой поглядывал на Мишу. Оговорку насчет «Матрены» он воспринял как хитрый и коварный ход; настороженно слушая Мишу, Никаныч в каждый момент ожидал от него подвоха.

— Я что пришел-то… — продолжал Миша, — ты вчера к Марине Ивановне заходил… Просто объясни мне, что там у тебя… точнее, что там у учеников твоих за беда получилась? Кто кого там насиловал… проигрывал… объясни мне по-человечески. А то шумок нездоровый по школе идет.

— Тебя Марина Ивановна попросила? — с чуть заметным волнением спросил Никаныч. Внутри же у него все так и перевернулось. «Миша, он здесь причем? С какой это стати Марина Ивановна перекладывает проблему на этого Мишу? Ни дать, ни взять, ко мне подбираются».

— Марина Ивановна как раз и попросила… — ответил Миша, — к тому же, слухи нехорошие по школе бродят… Что Ваня Мамкин… не совсем на деньги в карты играет… Это понятно, отца у него нет, семья бедненькая, а сейчас время такое, что ради хлеба насущного и собой не грех торгануть… Говорят, что не приставал к нему никто, а он сам такое условие поставил, что, если выиграет, то деньгами возьмет… а если проиграет, то… собой расплатится… Ну, что же я тебе все это говорю, тебе это лучше знать, — заключил Миша напрямую, без намеков.

Последнюю реплику Никаныч пропустил, поморщился только, и то чуть-чуть, совсем для Миши незаметно.

— Ми ш а! — вырвалось у Никаныча до того манерно, с такой откровенной протяжной «ш», что сам он испугался. — Миша, — поправился он, теперь сдерживая свою манерность. — Как ты можешь так говорить? Ваня прекрасный ученик… и, если ты имеешь в виду случай с Русланой Семеновной, то вчера, при свидетелях, она откровенно пояснила, что виноват был исключительно весь класс, а Вани, к сведению, в школе и вовсе не было. И как только, Миша, ты поверил, что Ваня, Ваня Мамкин, такой ученик… способный мальчик… и… и такое… Миша, это просто смешно. Это откровенная выдумка, и даже больше, клевета! Не сомневаюсь, что у такого способного ученика, как Ваня, есть завистники, которые и распустили все эти грязные сплетни.

— Коля, ты хочешь сказать, что Абрамов и Быков «распустили», как ты выразился, это из зависти? Коля, не неси херню.

— Миша, выбирай выражения.

— Да ладно, Коля, херня, она и есть херня. Я в жизни не поверю, чтобы Быков кого-нибудь совращал… тьфу ты, — плюнул он, — даже подумать об этом… — недоговорив, он гадливо поморщился. — Короче! Коля, давай эту проблему решим по-свойски. Про карты они у меня сразу же забудут — вольта от дамы не отличат. Мамкина, само собой, в покое оставят… Пусть он свои делишки на стороне обделывает… И вся эта история затихнет… Сам понимаешь — сор из избы… Конец года… и такая история… Выносить это из школы… чего я тебе объясняю, и так проблем хватает, сам знаешь. Так что, давай после второго урока зайдем к Марине Ивановне, объясним ей все это… И забудем… А то родителей вызывать, они еще ментов сюда приплетут. А зачем нам это: менты, разборки? Что, не правильно говорю? — В ответ Никаныч лишь пожал плечами. — Ну, вот и хорошо. Договорились. Значит так. После второго урока встречаемся у Марины Ивановны, объясним ей все, заминаем, и проблему решаем. Договорились? — Никаныч вновь пожал плечами. — Ну, значит, договорились, — сказав это, Миша вышел из класса.

Разговор оставил у Никаныча неприятный осадок. Но, пожалуй, большее беспокойство теперь Никаныч испытывал за Ваню. Что с ним, где он… Слухи, рассказанные Мишей, стали для Никаныча откровением, и теперь он… теперь он совсем не знал, что думать про Ваню. После вчерашнего с ним общения он мог вполне поверить, что слухи эти, может быть, даже и не слухи вовсе… И кто его знает, может, после всего этот впечатлительный мальчик и взболтнет чего-нибудь лишнего… и тогда это будет совсем не смешно. Тогда и женитьба не поможет. Никаныч испугался. За себя испугался. «Глупость», на которую он вчера решился, мучила его, он тысячу раз уже успел раскаяться и отругать себя за слабость, проявленную в отношении к Ване.

Конечно, ничего страшного не случилось; и все же… и все же случилось. В этом-то — все же случилось — Никаныч убедился, как бы он этого ни хотел.