Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Правда?

— Конечно, правда, истинная правда.

— Ну, что, пацаны, — обратился Муся к остальным, — в козла, в дурака?

— В секу, — первым пискнул Абрамчик.

— В се-э-эку-у-а-ха-ха-а, — смехом взорвался Макс.

— В секу, в секу, в се-е-е-ку, — на перегонки блеяли, визжали, стонали Макс и Абрамчик. Муся, лишь беззвучно улыбался, а Ване хотелось вновь разрыдаться… Но нет. Он теперь крепился. Нельзя ему было плакать, никак нельзя. Пацан он, и поступок должен совершить. И думал он примерно об этом, но думал как-то сумбурно, хаотично. Мысли его, то забегали вперед, и Ваня уже видел зарезанного Никаныча; то выдавали желаемое за действительное, рисуя поверженного Абрамчика с пачкой денег в руке, стоявшего перед Ваней на коленях, протягивавшего ему пачку денег и ревущего: «Я больше не буду играть в карты, забери все мои деньги, а я пойду в тюрьму»; то беспощадно возвращали Ваню в настоящее. И здесь, во всей красе, представало счастливое лицо Абрамчика, петухом оравшего: «В секу-ка-реку».

Ваня отнесся ко всему очень серьезно. Теперь он был обязан совершить «поступок», и то, что рядом с ним сейчас весело смеялись и хохотали, Ваню даже злило. Ему через три дня человека убивать, а они ржут тут, сволочи.

— Я пошел, — Ваня поднялся из-за стола.

— Не-не-не-не, никуда не пойдешь. Вместе пойдем, — задержал его Макс.

— Я никуда не убегу.

— Само собой, — согласился Макс, но продолжал удерживать Ваню за руку.

— Отпусти меня, мне нужно готовиться. У меня три дня, а у меня нет ничего, даже ножа. — Тон Вани был слишком убедителен. Абрамчик перестал смеяться и, слегка растерянно, глянул на Мусю. Он совсем не ожидал, что все окажется так серьезно. Он, по правде, и не думал, что Ваня Никаныча убивать станет. Поиздеваться и только, вот, собственно, и все Абрамчиково желание. А тут, вона, как все слагается.

Убийство для Димы Абрамова было чем-то таким воздушным, неосязаемым. Конечно, классно будет, если Ваня возьмет и замочит Никаныча — это классно… Но… если сейчас… реально… поставить перед Абрамчиком Ваню с ножом, режущего Никаныча… Абрамчик первый заорет: «Помогите», — или в обморок упадет. Между мечтой и реальностью у Димы Абрамова была очень четкая граница, хотя сам он об этом никогда и не задумывался.

— Ладно, — выкрикнул Абрамчик, — готовься. Ножечек-то заточить сможешь?

Ваня посмотрел на него спокойно, даже устало:

— Смогу, — ответил он. — Макс, отпусти. Пойду домой.

— Да, никуда ты не пойдешь! — обиделся спьяну Абрамчик.

Его в самом деле обидело Ванино поведение. Если бы он сам отпустил Ваню, тогда другое дело, тогда пускай Ваня идет готовиться. А то Ваня, видите ли, по своей воле решил уйти. Так Абрамчик не договаривался. Ему хотелось еще, чтобы Ваня ползал, потер свои колени, чтобы Ваня рыдал. Бился головой о землю, Абрамчика просил о пощаде. А он, гад, вот так просто берет и уходит готовиться.

— Никуда ты не пойдешь, — добавил Абрамчик. — Ты мне деньги должен. Штуку. Так что никуда ты не пойдешь, а будешь сидеть здесь, пока я сам тебя не отпущу. Вот, когда я отпущу тебя, тогда ты можешь идти, а сейчас, пока я сам этого не захочу — во! — никуда ты не пойдешь, — и Абрамчик высунул Ване маленькую толстенькую дулю. Растерянный Ваня замер в непонимании.

— А я здесь причем? — вымолвил он уже не так решительно.

— А притом, раз проиграл, сиди и жди. Вместе пришли, вместе и уйдем, — и, довольный собой, Абрамчик закурил.

Ваня вернулся за стол.

— И когда же я буду готовиться?

— А когда я скажу. А захочу, без подготовки пойдешь. Тоже мне, готовиться собрался. Да, чего там готовиться: подошел, ножом в сердце — на, получи, сука — и все. Все просто. Я бы его и сам замочил. Руки не хочу марать.

И вообще, всех их мочить надо: и директоршу, и математичку, и литераторшу, сучку старую. Всех мочить, все они педерастки. И вообще всю школу взорвать вместе с учителями, и тогда будет кайф.

— Я школу взрывать не буду, — буркнул Ваня.

— Кстати, — Абрамчик пьяно уронил кулак на стол, — школу взорвешь вместе с Никанычем…

— Да пошел ты, знаешь куда, урод лопоухий.

— Кто это, урод лопоухий, а?! Да ты сам вафлер, ты записку писал, забыл?

Ваня вспомнил, осекся:

— Но школу взрывать не буду, — буркнул он.

— Будешь.

Абрамчик загорелся. Новый план загнать Ваню в угол вырисовывался очень четко. Расписка лежала у Муси в кармане, и этой распиской можно было мучить Ваню, пока у него шарики за ролики не залезут. И пусть этот гад только попробует вякнуть. Расписка — все. За эту расписку он не только школу, все, блин, повзрывает к едрене-матрене. «К едрене-матрене» было любимым ругательством директора школы.