Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Я пацан, а не педик, — выдавил из себя Ваня.

— А раз пацан, то и поступи, как пацан. На зоне, и не только на зоне, вообще, по жизни, карточный долг — долг чести. Ты можешь занять деньги и не отдавать их совсем, можешь позже отдать, но если ты проиграл в карты — ты обязан отдать деньги в срок. Долг чести . А если денег нет, то компенсируй чем-либо другим. Люди квартиры свои подписывают, машины, или же поступки совершают — понимаешь, поступки; поступок, достойный настоящего пацана. У тебя денег нет, машины нет, квартиры нет, которую ты можешь подписать. Остается поступок. Ты — пацан, а настоящий пацан всегда может совершить серьезный поступок. Ты готов совершить настоящий поступок?

— Я не знаю. Смотря что.

— Так настоящий пацан не отвечает. Так может только педик ответить. Ты педик?

— Нет.

— Тогда отвечай, как должен пацан отвечать.

Ваня растерянно смотрел на Мусю, не зная, что говорить и что от него хотят, как ученик, вызванный к доске, совершенно не знающий, что ему отвечать.

Ваня смущенно стал озираться, ища помощи у Макса и даже у Абрамчика. Но ни Макс, ни Абрамчик даже не смотрели на него. Макс, с пуленепробиваемым лицом, упрямо смотрел в одну точку, куда-то за деревья, Абрамчик курил и всем видом выражал одно большое презрение. Не найдя в них поддержки, Ваня глупо улыбнулся (даже хихикнул, заискивающе, как дурачки на рынках хихикают, когда деньги выпрашивают), ужасно смутился от этого и, не поднимая глаз, рассматривая трещинку на столе, тихо пробубнил, точь-в-точь как двоечник на уроке:

— Я не знаю, что отвечать, — и запнулся, плотно сжав губы.

— Да, выходит, и вправду говорят, что ты минетчик, — Ваня упорно молчал, губы сжались еще плотнее, — что ты педик… Ладно, пацаны, пойдем, мне лично, в падлу с минетчиком за одним столом сидеть. — Муся поднялся. — Придется признаться завтра пацанам, что ты в рот берешь за деньги.

— Это не правда! Я в рот не беру.

— Это ты будешь завтра доказывать.

Поднялись и Макс, и Абрамчик. Абрамчик брезгливо поморщился и сплюнул.

— Постойте, пацаны, постойте, — Ваня схватил Мусю за руку. — Я понял. Я совершу поступок. Я пацан. Я не минетчик.

— Ты понимаешь, что ты должен совершить? — Муся высвободил свою руку.

— Понимаю, конечно, понимаю. Я поступок должен совершить.

— Как ты считаешь, Никаныч, биолог наш, хороший человек?

— Ну, я не знаю, наверное, хороший, я не знаю… Мне он ничего плохого не сделал.

— А слышал, что про него говорят, что он гомик?

— Слышал… Но разве это правда?

— Это правда… И, по-твоему, хорошо, что биолог наш — гомик?

— Я не знаю… вообще-то… плохо, наверное.

— Чего ты отвечаешь: «я не знаю», «наверное»? Отвечай, как надо, — рявкнул Макс, отвесив Ване приличный подзатыльник. — Чего ты мнешься, ты меня уже достал!

Спрятав голову в плечи, Ваня сел на лавочку, и сжался, точно воробей от холода.

— Отвечай, — Макс размахнулся.

— В общем-то, не очень.

— Не очень?!

— Нет, я, конечно, не так выразился, — плохо, конечно.

— Плохо?

— Ну, я не знаю, как еще сказать…

— Сказать надо так: убить его надо.

Косо глянув на звереющего Макса, Ваня поторопился:

— Конечно, правильно, его убить надо. — И поднялся со скамейки.

— Сядь, — приказал Макс. — Убьешь Никаныча — долг простим, не убьешь — за тобой штука баксов… — и, размахнувшись, Макс кулаком въехал Ване в грудь.

Повалившись на землю, глубоко дыша, Ваня еле выдавил:

— За что?!

— Чтобы помнил. Пиши расписку.

— Какую расписку?!

— Опаньки, — развел Макс руками, — а деньги кто, я, что ли, должен? Встань.

Ваня встал, и крюком, с левой, Макс въехал кулаком в Ванину печень. Сев на землю, Ваня, задыхаясь, заплакал:

— Не надо! Не надо бить.

— Садись, — предложил ему Муся и перевернул тот самый тетрадный лист, на котором велся счет, положил его перед Ваней. — Садись и пиши.

— Не понял, что ли? Садись, пиши! — Максов голос прозвучал более доходчиво.

Поднявшись, Ваня сел за стол, взял авторучку и, всхлипывая, стал писать под диктовку Муси: «Я, Мамкин Иван, в честной игре проиграл Абрамову Дмитрию одну тысячу долларов. Отдам в течение трех дней. Если не отдам, то я отсосу у него, и он трахнет меня в жопу».

— Число и подпись.

— Вот и мило, — бережно свернув лист, Муся положил его себе в нагрудный карман рубашки, сел напротив Вани.

— Не плачь, ты же пацан. Замочишь Никаныча, расписку верну тебе.

— Меня же посадят.

— Да, брось ты. Скажешь, что он тебя домогался — мы подтвердим, и никто тебя сажать не будет, а наоборот, героем сделают.