Денис Коваленко - Радуга в аду

— Ха, — выдохнул с болью. У-у, — сквозь зубы завыл тихо протяжно. — Ненавижу, — шептал сквозь слезы. — Ненавижу эти лучики, ненавижу это солнце, — все шептал, вдавливаясь ладонями в глазницы. — Ненавижу.

Долго они так сидели. Ладони уже не давили глаза, ладони крепко обнимали куртку, скрестившись на животе, глаза же пусто глядели ничего не видя — только оранжевая пелена пустого салона, куда-то идущего автобуса.

Не хочу я этого солнца, — выговорил он, все видя эту оранжевую муть. — Хочу умереть… хочу к маме. — Сказал чуть слышно, и, с новой злобой. — Хочу гореть в аду. Вечно. Не хочу солнца, не хочу лучиков… Хочу гореть в аду.

— А что если нет никакого ада, — осторожно произнес монах. — Что тогда?

— Ад есть, — твердо ответил Вадим.

— И где он?

— Ад есть, — упрямо повторил Вадим. — Моя мама погибла. Ее убили из-за куска колбасы, какая-то сволочь охранник, в магазине. Много было народу. Ее раздавили. Был пожар. Все побежали… и ее раздавили, убили. Она были бы жива, если бы этот охранник не задержал ее. А она ничего не воровала, мы заплатили, а он… Убил ее. Мой отец меня ненавидит, моя сестра… из-за этого идиота попа, который… сука, — сквозь зубы процедил он. — И после всего этого вы говорите, что ада нет?

— Нет, — сам закусив губу, сам превозмогая какую-то боль, ответил монах.

— А что же тогда есть? Куда деваются все эти… суки, все эти сволочи охранники, где мне найти его, в каком месте, что бы запихнуть ему в его поганую пасть этот вшивый батон колбасы, за который он убил, УБИЛ мою маму? Где?! Неужто эта гнида просто умрет , просто исчезнет и… тогда грош цена этой смерти, грош цена, — повторил в ярости. — Ад есть, как раз там и найду эту суку в голубой рубашке и… — он не договорил (задохнулся) бледный, тяжело отдышавшись, сидел он, крепко обнимая руками куртку.

— Знаешь, чего больше всего боится человек? Почему рвется в ад, почему мечтает видеть своих врагов в аду, почему боится Бога? Это как солнце, которое ты ненавидишь. Но ведь не солнце ты ненавидишь, а ненавидишь ту боль, которая ранит тебя, только при одной мысли — что этого ласкового солнца больше не вернешь. Радость не вернешь — вот он самый страшный страх. Вот и ищет человек наслаждения в боли, в суете, в отчаянии. С головой ныряет в это отчаяние: в блуде прячется от любви, в жестокости — от смирения… Все бежит, боясь обернуться. А останови его, дай отдышаться, покажи ему как солнце восходит, дай услышать пение птахи, дай потрогать мокрую мягкую траву… и спроси его в этот миг — что ему больше всего дороже… Господь не создавал зла, не сотворял ада. Он сотворил мир и сотворил человека — по образу и подобию своему — сотворил его свободным . Бог, есть любовь. А любовь чувство свободное, ей насилие чуждо, и страх ей не ведом. Любить только свободный может. Потому Господь и сотворил человека по образу и подобию своему…

— А кто же тогда сотворил зло?

— А зло никто не сотворил.

— Что же его нет?

— Есть, раз есть само слово ЗЛО. Только… — он задумался. — Как бы тебе это объяснить… ведь дьявол как таковой, не появился изначально дьяволом. Это… как дитя, милый комочек, дарящий только радость — потому не знает он другого. Он радуется солнцу, радуется миру, ему радуются, он растет, мужает, растет свободный, растет без боли, без насилия, ни кто не принуждает его, не унижает, и жить бы ему и радоваться в этой любви, но… Самый страшный грех это гордыня, чувство страшное, чувство лживое. Быть свободным трудно. Раб — рожденный рабом, незнающий свободы, никогда не возгордится, вся жизнь его стиснута в рамки, рабство бездушно — как камень, как материя. Рабство покорно позволяет использовать себя — как дерево, которое человек использует для своих нужд, как камень, как траву — все это бездушно и пассивно: ни камень, ни дерево само по себе не может возгордиться, потому что бездушно и не свободно в своем выборе — куда ветер уронил зерно, там оно взросло… А тот, кого мы называем дьявол, он свободен, и эта свобода, данная ему от Бога, оказалась не по силам ему, в действительности, дьявол слаб. Ведь он отец лжи — как назвал его Спаситель, а ложь, орудие слабых. Обман, коварство, хитрость — их используют, те, кто неуверен в своей силе. Дьявол (будучи еще, к слову, самым сильным и высшим из духов, сотворенных Богом) возгордился и захотел стать равным Богу.

— И что здесь плохого — стать равным?

— Представь себе, что ты приютил в своем доме путника одарил его теплом и любовью, дал ему все, чем владеешь и пользуешься ты сам, дал без какой-либо корысти — этот человек имеет все то, что имеешь ты. И не выгонишь ты его, не лишишь своей любви и тепла, и он знает это, главное, что он знает это — вся твоя любовь, тепло — все без корысти, без платы, только пользуйся и живи, но… Все это не его — и дом и пища, и тепло… И любовь… — он на минуту замолчал. — Какая эта благодать быть обласканным… и какая это мука для слабого духом. Дьявол захотел быть хозяином всей этой любви, захотел сам распоряжаться всем этим, не пользоваться а… точно он сам все это создал, точно он истинный творец — на равных. И внушил это лживое чувство человеку: Ты же свободный, — внушает он слабому духом человеку, — а раз так зачем тебе быть у Бога иждивенцем. Ну и что, что Бог создал этот мир, ну и что, что позволяет тебе жить в нем. А ты сам стань хозяином мира. Приди и возьми — все то, что должно тебе принадлежать, что конечно, и так тебе принадлежит, но не по-настоящему, ты только думаешь, что это принадлежит тебе, в действительности же не ты это создал, а Он, и, конечно, все это Его. А разве это не унизительно пользоваться миром, зная , что не ты его хозяин. Стань его хозяином, стань равным Богу, правь — на равных, или вообще, скажи, что мир МОЙ. Что я, человек — его хозяин, а Тебя — нет . Ты — ничто . Хочешь, живи, пользуйся, но уже моим миром. Хочешь, разрешу тебе все, я позволю тебе все, я — а не Ты. Хочешь? Нет? Тогда нет Тебя — вон из моего мира. Он уже не Твой. Не хочу быть приживалкой, хочу властвовать, хочу сам разрешать… Вот она гордыня, вот он где — самый страшный грех — когда одна мысль, что этот мир — светлый и чистый сотворил не я, а я только пользуюсь… Как, порой, талантливый скрипач, в совершенстве исполняющий музыку великого композитора, не выдерживает этой мысли, что не он сочинил эту музыку, а он всего лишь жалкий исполнитель. Но ведь как он исполняет ее, КАК! Разве не стал он от этого выше этого композитора, который скрипку-то в руках кое как держит, разве не ему, тому, кто исполняет — не ему должны поклоняться? Ему, так прекрасно исполняющему эту, уже его музыку ? Ложь, она изнутри убивает человека, и эта ложь — и есть ад. Бог не сотворил ада, нет в мире места, которое называется ад, нет этих сковородок и котлов, чертей и бесов — нет где-то там… Все они всего лишь ложь — гордыня, закравшаяся в слабую духом человеческую душу, и разъедающую ее. Ад — он здесь. — Он коснулся ладонью свой груди. — Ад есть у каждого — свой ад, но у всех он одной природы — лживой, зараженной гордостью природы. И смерть не есть избавление от этого ада; душа бессмертна… душа продолжает терзать сама себя этой лживой мукой, и лживые раскаяния, что Бог простит, что Бог, раз он есть Любовь — приласкает… Нет, Бог, уже сотворил тебя свободным, и твой выбор — смиренно принять его любовь или же вечно прибывать в этом аду лжи… вечно. — тихо и в крайнем волнении повторил он.