Феликс Кандель - День открытых обложек

Даниил Дандан, обэриут-взиральник.

Пять утра.

Феликсу Соломоновичу не спится.

Выходит на кухню, а Леонид Ильич уже там.

– Ты, – говорит, – единственный, кто назвал меня. В своей книге.

Чем Феликс Соломонович и горд.

Что и процитирует теперь в сокращении.

«Туалет, клозет, уборная или сортир, нужник, гальюн или кабинет задумчивости, – что я ни делал, как ни старался, не было отсечки в сливном бачке, невесомый шпенёк не опадал мгновенно, резиновая прокладка не затыкала отверстие для слива, лишь жалостливое всякий раз, немощное при падении: шлё-ё-ёпп, и снова жур-жур-жур, жур-жур-жур – подтекало из бачка, озаботив меня и озадачив.

Приходил водопроводчик – по-здешнему инсталлятор, облегчив на двести шекелей. Советовал заменить унитаз со сливным бачком, называл немалую их стоимость, вздохи иной озабоченности заполняли туалет, а пока что замедленное шлё-ё-ёпп… – журчание воды из бачка, которую в жарких краях следует беречь.

Приехал в гости Леонид Ильич, разрешитель затруднений.

Обжился.

Пригляделся.

Разобрал свой бритвенный прибор. Выделил его рукоятку, старинную, тяжелую, навинтил на шпенёк. Шмяк! – и опадает мгновенно. Прокладкой затыкает отверстие. Вода больше не журчит, не подтекает – мне на радость.

Не хитра выдумка, а работает. Седьмой уже год.

Вот она, победа разума.

Quot capita, tot sensus – сколько голов, столько умов».

Бог проснулся. Отпер глаз,

взял песчинку, бросил в нас…

Вон проснулся в поле пень:

значит, утро, значит, день…

Колпаками ловим тень,

славословим новый день.

А день уже «свернулся» к расставанию.

Неделя свернулась.

Миг на часах.

Леонид Ильич награждает Феликса Соломоновича орденом «За победу над временем», и тот отбывает из Домодедова ночным рейсом, проговаривает неотвязчивое, наслушавшись Хармса Д. И., спать мешая пассажирам:

Поездка раззадорила Феликса Соломоновича. Леонид Ильич с Ингой Ильиничной раззадорили. Даниэль Шардам, он же Карл Иванович Шустерлинг.

Феликс Соломонович возвращается домой после утомительного перелета, хватает карандаш, не евши – не спавши записывает свое, несусветное:

– Сигизмунд Карлович не желает, чтобы его похоронили в сырой земле. «Сожги меня, Матильда, – просит жену свою. – Непременно сожги. Прах развей над просторами квартиры». – «Где же я вас сожгу, Сигизмунд Карлович, – отвечает жена его, рассудительная Матильда. – Разве что в духовке? Да вы в ней не поместитесь, а ежели и поместитесь, хотя бы по частям, как же я стану печь пироги с изюмом, которые вы попросите?..»

До чего он прилипчив, Даниэлъ Хаармсъ, не отвяжешься.

Дотошный читатель поинтересуется:

– Фамилия! Какая фамилия у Леонида Ильича, какая у Инги Ильиничны? Почему не названы?

Ответим на это:

– Фамилия! При чем здесь фамилия? Был бы человек, а остальное приложится.

Человек устроен из трех частей,

из трех частей,

из трех частей.

Хэу-ля-ля,

дрюм-дрюм-ту-ту!

Из трех частей человек.

Даниил Чародей

Без вымысла не прожить в настырной реальности…

…которая подстерегает за окном.

Кто мы и что мы без вымысла?

Введенский Александр Иванович

Последняя наша поездка – она по Белоруссии.

Минск, Мир, Новогрудок, в леса под Гродно.

Эдуард Николаевич – владелец машины. Виктор Иосифович – занозой в памяти. И Феликс Соломонович – за рулем, с правами на вождение.

Старая «Волга», отслужившая свой век, привлекала внимание, вызывая излишний интерес у прохожих. В черных «Волгах» ездило начальство, и милиционер на поселковой площади отдал нам честь.

Свернули на просеку посреди вековых чащоб, грибы встали на обочине, солдатиками в почетном карауле для встречи гостей, лесное озерцо зыбилось возле жилых строений.

Лесники сидели в бане, курили самогон к близкой свадьбе, потребляли его малыми стопками, закусывали салом, похрустывая цибулей, – благодушествовали вовсю, с полным к себе уважением.

«Живем как привыкли. Как привыкли, так и живем. Не нравится – отойди».