Дутиков сидел и смотрел на Вьюгина со скорбным недоумением, словно еще до конца не сознавал всю бездну падения своего сотрудника.
— Это была провокация, — сказал Вьюгин ровным тоном и продолжал это твердить позднее с железной последовательностью: он знал, что это будет его главным аргументом. — У противника лично ко мне есть счет. Им хочется, чтобы меня отсюда выслали. Они знают вашу психологию. Вы ведь меня отправите в Союз, Петр Андреевич? Значит, они своего добились.
Дутиков посмотрел на Вьюгина с притворной сокрушенностью.
— А как ты думаешь, Вьюгин? После такой разоблачительной заметки? Газету эту в нескольких экземплярах подбросили в посольство и в другие наши конторы. Дескать, полюбуйтесь на своего сотрудника.
— Но ведь газетка-то бульварная, — не сдавался Вьюгин. — И теперь по поводу текста. Да, я бывал у Маргарет Паркс. Да, она формально замужем. Но с мужем уже давно не живет и может это подтвердить сама.
— Возможно, так оно и есть, Вьюгин. Но огласка-то уже сделана. А меня за это по головке не погладят: куда смотрел?
Дутиков старался говорить с Вьюгиным почти ласково, так как знал, что таких надо отправлять на родину как можно быстрее и напрасно не злить. Ему были известны случаи, когда “погорельцы” такого рода просто шли в американское посольство и просили политубежища. За это можно и поста лишиться и понижение в звании схлопотать. А у этого Вьюгина теперь на карьере крест и ему терять нечего. Нет, с ним не надо перегибать палку.
Мегги странным образом отнеслась к тому, что случилось почти со смехом.
— Если бы здесь в городе был Паркс, я бы заставила сходить к твоему шефу и сказать ему, чтобы он относился к этому проще.
“Take it easy”, машинально подумал Вьюгин, “они всегда так говорят”.
— Но Паркс сейчас уехал в Англию на похороны тети и ему там кое-что должно перепасть из наследства.
Вьюгин сидел нахохлившись и пил виски со льдом, который подала ему Мегги. Он чувствовал себя студентом, которому попался несчастливый билет и он понимал, что он уже кандидат на вылет, и надо просто встать и уйти из аудитории, не объясняя ничего.
А Мегги бесхитростно пыталась его приободрить.
— Если даже тебя и отправят домой, я почему-то уверена, что тебе удастся оправдаться и вернуться сюда снова. Ты мне оставь адрес и я напишу письмо с объяснением всей ситуации. Хорошо? Я могу и сейчас написать, но будет убедительнее, если письмо придет в конверте с африканскими марками и штемпелем города, откуда тебя выслали.
“Славная и непривычно наивная Мегги”, вдруг подумал Вьюгин с удивившей его самого растроганностью и погладил ее открытые и всегда прохладные плечи. “Такая непохожая на себя без своей всегдашней иронии”. Ведь Вьюгин знал уже с детства, что в его стране ничего никому не прощают, но откуда об этом знать Мегги? Человек умирает, а его дело, то есть папка с таким названием, содержащая документы, свидетельствующие о нем, продолжает жить. В нее можно заглянуть и когда речь пойдет о тех, с кем он был связан родственными и прочими узами. Они тоже будут причастны чужой, изжившей себя судьбе и их еще могут заставить платить по чужому счету. Но Вьюгину все-таки хотелось верить, что этот умопомрачительно отлаженный механизм может давать сбой. Скажем, он однажды встретит Ляхова и бывший шеф поручится за него, и они вместе вернутся в Бунгвану. Как раз к президентским выборам. А Дутикова вернут в какой-нибудь из аналитических отделов корпеть над документами, где ему самое место. “Нам нужно больше мечтать”, мысленно осенило Вьюгина, в то время как хмель с коварной ласковостью кружил голову и настойчиво притуплял ощущения. “Да, мечтать. Ведь реальность нашей нынешней жизни можно вынести, если научиться совершенно забывать о ней”.
Мегги была рядом, но молчала и ему казалось, что между ними уже растет незримая полоса воды, когда кто-то остается на причале, а другой — на борту медленно отходящего судна. Они еще видят друг друга, но их голоса уже почти не слышны. Вьюгин отхлебнул из стакана, в котором с какой-то прощальной нежностью звякнули льдинки и задал себе вопрос: “Что если бы Мегги предложила мне никуда не уезжать, а остаться с ней? Навсегда. Хоть мне и не очень нравится это слово. Оно похоже на слишком категоричный и какой-то беспрекословный по своей сути звук запираемой на ключ двери, и еще на исчезающий в темноте красный огонек хвостового вагона.”
Вьюгин время от времени отхлебывал из своего стакана, Мегги пила какое-то белое вино, оба они молчали, но это раздумчивое молчание почему-то не тяготило их. “Нет, в слове “навсегда” есть и положительный смысл”, не мог никак перестать обдумывать свою тему Вьюгин. “В нем может заключаться своего рода залог некоей незыблемости, верности слову, например, или постоянства чувств. Но Мегги мне не предложила остаться и даже, кажется, не намекнула на это. В ее глазах я еще молод и ненадежен. Нет, боюсь, что она во многом права.”
Читать дальше