Никита Немцев - Русский бунт

Чемодан крутил колёсики, припрыгивал на выбоинах и хрустел мелкими камешками.

Купили вторую бутылку в магазе по пути (перешли на водку), запёрлись в церковь (водку оставили снаружи, на чемодане) — Знаменская, в Колобковском переулке (при МВД). Древняя, выбеленная, в благочестивых кокошниках, повязанных тесёмочками, — снаружи; сумрачная, масляная, сгорбленная как-то доброхотно — изнутри. Шелобей по храмам был не очень ходок, но, иногда заруливая, он всё же чувствовал какое-то поёживание духа. Здесь — он не чувствовал ничего. Ещё смущали икона с Ильёй Муромцем, фото батюшки в рясе-мундире на входе и статуя архангелу Гавриилу с мечом и подписью «Работникам уголовного розыска». Уже на улице Таня сказала, что построена церковь ещё стрельцами.

— Интересное «кесарю кесарево» выходит, — бубнил, заплетаясь, Шелобей. — При всём уважении, там, блин, даже ладаном не пахнет.

— Но такая чудесная постройка!

— Да липовая она, блин! Всё казённое — от лукавого, ну.

Чемодан кряхтел и шёл туго.

Они заглянули — почти тут же, на Страстном — в Высоко-Петровский монастырь. Уже пройдя под кирпичной облупленной аркой (храм прямо сверху), Шелобей вдруг смутился, что он вообще-то пьяный, зашёл тупо поглазеть, — и поставил чемодан, и сел на камень, и задумался. Таня бессмысленно вела ладонью по искрошившимся кирпичам.

— А тут, значится, настоящее? — спросила она, немного едко.

— Ну так-то да.

Она кивнула на табличку с исторической справкой:

— А построено на Петровские деньги.

Дальше пили уже молча и не так весело. Чемодан сонно плёлся позади, золотой закат притомился и собирался на боковую, дворники гребли стаявший снег в кучки (Таня то и дело оглядывалась, как бы сверяясь с маршрутом). Стояла подозрительная ясность.

Всё той же Петровкой они вышли на Красную площадь. Это был редкий день, когда её выпуклую брусчатку не занимали какие-то ярмарки, трибуны, парады, катки — и прочий пластиковый вздор: она была свободна. Слева — полный петербургской стати ГУМ (обмотавшийся гирляндой), справа — покрасневший от морозов итальянец-Кремль (ближнюю башню даже отреставрировали), впереди — лобное место и неуклюжий, весь неправильный собор Василия Блаженного (а там и Минин и Пожарский готовят новую замуту).

Совсем немного отойдя от Исторического музея — встали с чемоданом и закурили; Шелобей по-весеннему распахнулся и пустил шарф наружу. Кругом была кутерьма иностранцев — по двое, по трое ходили европейцы: английский, французский, немецкий язык — звенели; тут же — кучками (у вытянутого зонта или флага) — галдели и фотографировали Мавзолей китайцы.

Шелобей припил и передал Тане бутылку. Он бросил взгляд на чемодан — совсем замызганный и почерневший книзу от прогулки — и заметил, что шнурки развязались: он присел на корточки (хвост от пальто разлёгся на земле) — из чемодана потихоньку доносилось:

Шелобей выразительно посмотрел на Таню. Таня стремительно протрезвела и переслала взгляд куда-то назад.

— Ты вообще больная? — сказал Шелобей снизу.

— Это для общего блага…

Шелобей молча перевернул чемодан и стал его расстёгивать: хорошо упакованный, свёрнутый ракушкой, в нём лежал красный Дёрнов — всё в том же невозможном тулупе. Шелобей достал его и усадил на чемодан.

— И как это понимать? — Шелобей приблизился к Тане на расстояние «схвачу тебя за горло и задушу».

— Это был арест, — пролепетала Таня, закрываясь руками.

Народ ходил и ходил мимо — мало ли что бывает?

Дёрнов отпыхивался.

— А я вам говорю: нет никаких ментов и преступников. — Он встал, похрустел спиной и подрыгал онемевшими ногами (руки аристократом держа за спиной). — Милиционеры — самые небезразличные люди на этом свете. Арестант — видит самый животрепещущий спектакль. И только.

— Ты что там делал? — Шелобей отвернулся от Тани.

— Ну, в определённый момент от духоты я задремал. Потом Летова пел. Развяжи, пожалуйста.

Толя подставил спину: его запястья были завязаны на русский флаг (должно быть, ничего другого под Таниной рукой не оказалось). Гордый взгляд Дёрнова упёрся в красный кирпич округлых оскаленных стен:

— Так вот ты какой… Кремль…

— Борис! — взвизгнула Таня.

К Шелобею подлетел тонкий неприятный тип (быстрее мысли): он резко обнял его за шею и ткнул под рёбра какой-то палкой с крючочком, идущим кверху, — и щёлкнул курок.