Олег Воля - Русский бунт. Шапка Мономаха

Annotation

Далекий потомок Емельяна Пугачева попадает в тело своего знаменитого предка накануне штурма Оренбурга. История меняет свое течение. Взяты Оренбург, Казань, Нижний Новгород. Подчинены Урал и Сибирь. Разбита гвардия возглавляемая фаворитом Екатерины Григорием Орловым.

Москва в руках самозванца. Но до окончательной победы ещё далеко. На юге разворачивается против внутренней угрозы армия победившая турок. В Европе с тревогой смотрят на происходящее и начинают опасаться проникновения идей «Свободы. Равенства. Братства» в их уютные сословные мирки. И на востоке тоже сгущаются тучи.

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Пролог

Весна в Санкт-Петербурге не баловала жителей теплом и покоем. Сильный ветер с Балтики завывал в трубах, трепал флаги на шпилях и мачтах кораблей и нагонял в Неву воды Финского залива. Наводнением это ещё не было, но жители столицы опасливо смотрели на темные воды реки, скрывшие под собой ступеньки спусков к причалам.

Двадцатилетний секретарь уважаемого Леонарда Эйлера, Николай Фусс, забрав корреспонденцию академика в почтовом дворе, что был расположен напротив Эрмитажа, не без содрогания пошел по качающемуся и скрипящему плашкоутному Исаакиевскому мосту. Сегодня он один раз уже преодолел его по пути за почтой, теперь следовало повторить этот опасный путь снова.

Плашкоуты, на которые опирался мост, раскачивались порывами ветра и делали это несинхронно. Доски настила хлопали и подпрыгивали в такт колебаний своих плавучих оснований, норовя оттяпать неосторожному пешеходу ноги. Приходилось подгадывать момент, когда наступать на них безопасно.

В доме Эйлера на углу набережной и десятой линии Васильевском острова секретаря встретил запах выпечки и тепло от растопленных голландских печей. На буйство природы обитатели особняка особого внимания не обращали. Всемирно известный математик сидел, как обычно, перед камином, утопая в большом, мягком кресле. Он мог чувствовать приятное тепло пламени, слышать треск и вдыхать тонкий аромат горящих березовых дров. Но увы. Оценить красоту огненного танца уже не мог. Болезнь отняла у него возможность видеть, а следовательно, читать и писать самостоятельно. Николай снова почувствовал в сердце укол острой несправедливости бытия. Как жаль, что Господь так суров к лучшим из лучших в роду человеческом.

Подавив неуместную жалость, Николай бодрым голосом начал отчитываться о полученной корреспонденции. Её было немало. Письма шли из Берлина, Лондона, Парижа и прочих городов Европы. Два увесистых свитка содержали книги и витиеватые просьбы написать рецензии на них. Была и периодика, как научная, так и общесветская на нескольких языках. Впрочем, у Николая никаких проблем с чтением не было. Он свободно владел несколькими европейскими языками и в текущий момент усердно изучал русский.

Перечисляя адреса отправителей, Николай был остановлен Эйлером на фамилии Гюльденштедт.

— Хм! Интересно. А откуда он пишет?

Фусс зашуршал бумагой, привычно осматривая заголовок и подпись письма.

— Учитель, тут странность. На конверте указан Стокгольм. Но в самом письме приписано, что отправлено оно из Нижнего Новгорода.

Академик потер подбородок и произнес:

— Очень любопытно. Он отправился в экспедицию на Кавказ почти шесть лет назад. И этой зимой корреспонденция от него перестала поступать. Поскольку он был в Казани в то время, когда бунтовщики Пугачева захватили город, мы решили, что случилось непоправимое. Так что я рад, что Иоганн жив. Зачитай же мне скорее его письмо.

Николай поднес плотный лист бумаги ближе к свету и приступил к чтению.

«Знаменитейшему и ученейшему мужу Леонарду Эйлеру, заслуженнейшему королевскому профессору и члену славной Берлинской академии наук, а также почетному члену императорской Петербургской Академии Наук и Лондонского королевского общества. С поклоном и почтением пишет вам ваш верный соратник в деле служения Храму Науки Гюльденштедт Иоганн Антон.

Если провидение не вмешается в планы людей, взявшихся доставить это письмо, оно должно подоспеть как раз к дню вашего рождения, уважаемый мой друг и коллега. И потому поздравляю вас с шестьдесят третьей годовщиной. Желаю вам ещё долгих лет здравия и труда на благо науки.

Пребываю в неуверенности, что предыдущие мои письма, написанные этой зимой из Казани, достигли адресатов в Академии. В связи с известными вам событиями работа почты испытывает крайние затруднения. Потому свой рассказ о событиях, невольным свидетелем и в некоторой степени даже участником коих я стал, я повторю в письме, адресованном в Академию. А лично вам я хочу рассказать о том, с какими интересными загадками я столкнулся за это короткое время.