Робер Эскарпи - Святая Лизистрата

В тот день, немного позже, Анри был принят деканом.

— Дорогой коллега, настало время, когда вы должны сказать мне, намерены ли вы остаться с нами. В будущем месяце совет должен решить, кто займет место господина Вашелье.

— Вы полагаете, господин декан, что на факультете действительно хотят меня оставить?

— А какие у вас есть основания для опасений? Ни у одного из двух других кандидатов нет ваших ученых степеней.

— Дело не в степенях. Я боюсь оппозиции иного рода — например, политической.

Лицо декана стало жестким.

— Не понимаю, что дает вам право так говорить. К чести нашего университета, он пока стоит вне политики, чего не скажешь о других учреждениях.

— И тем не менее в кулуарах наверняка ведутся кампании.

— Безусловно. По правде сказать, одна такая кампания направлена против вас, но отнюдь не из политических соображений. Кое-кто из наших коллег считает, что вы… слишком литератор и недостаточно историк. Но это расплата за успех. Право же, вам нечего волноваться. Поэт может быть превосходным профессором. Возьмите, к примеру, Анжелье, Левайяна…

Значит, он угадал. Ренар повел кампанию против поэта. Недаром он прогуливается с экземпляром «Девственного Эроса» в кармане — и где он только его достал! Это творение молодости — сборник стихов, которые Анри написал в первый год своего пребывания на Кубе, — не могло способствовать успокоению набожных душ, а их в университете было хоть отбавляй. Просто поразительно, сколько свободомыслящих христиан жонглирует самыми опасными идеями, соприкасается с ересью и предательством, выступает против епископов, участвует в революционной борьбе — читай: антиклерикальной, — но пятится при малейшем намеке на вольнодумство. Вольнодумцев они рассматривают как пятую колонну, угрозу изнутри. Один верующий коллега сказал как-то Анри: «Через четыреста лет до церкви наконец дошло послание Лютера». Не только Лютера. Дожив до той поры, когда назрела необходимость и ей проводить реформу, церковь обзавелась собственными активистами — правыми и левыми, собственными пуританами и методистами…

Анри не так уж дорожил «Девственным Эросом». Он написал эту книгу, находясь под влиянием Этьембля и Рембо. И хотя не отказывался от своего творения, но немного жалел, что поддался соблазну и избрал легкий путь языческой эротики, чуждой его натуре. Уж если быть откровенным с самим собой, он не мог не признать, что доводы Ренара попали бы в цель, будь на месте его, Анри, другой человек.

В этом-то и заключалось коварство кампании. Человек всегда безоружен перед самим собой. Но как объяснить это декану? Говорил он, конечно, искренне. Он не принадлежал к числу людей, способных увидеть зло, даже если оно и есть. Но как защищаться, не переходя в атаку и в то же время не ставя себя в положение более слабого? У Анри было такое ощущение, точно он сражается с тучей пуха — чем-то легким, неуловимым и удушающим. Он почувствовал, как в нем нарастает ярость. Никто не намерен с ним сражаться — просто хотят, чтобы он отступил без борьбы. А не принять боя значит капитулировать. Прекрасно. Выше штандарт!

— В таком случае, господин декан, я буду чрезвычайно польщен, если факультет решит оставить меня.

Сколько бы Анри ни говорил себе, что никогда не поздно передумать и уехать на Кубу — иными словами, подать в отставку, он не мог скрыть от себя важности этого решения. Стрелки переведены, пусть даже потом можно будет дать задний ход и вернуться на главный путь. Паровоз Лассега двинулся по местной Сарразакской ветке, где тяжело маневрировала цистерна Фоссада.

Он не без симпатии посмотрел на толстяка.

— А где сейчас Гонэ?

— Пошел на урок к Кошам. Он будет там занят по крайней мере до восьми.

— Я навещу его попозже. Как вы думаете, Бриу еще в мэрии?

— Да, наверняка. Сегодня он подписывает бумаги. А что? Вы хотите с ним поговорить?

— Конечно. Лучше всего идти к истоку. Подождите меня у Кошей. Я недолго.

После того как полицейский Видаль впустил Анри в кабинет мэра, хозяин и посетитель долгое время выжидающе молчали. Еще не было произнесено ни одного слова, но взгляды сказали им обоим, что они — противники. Первым сдался Бриу.

— Дорогой профессор, чем обязан удовольствию вас видеть?

Анри опустился на диван в стиле Людовика XV, вытащил трубку и закурил.

— Сегодня, господин мэр, у меня было четыре часа лекций, и я очень устал.

— А я, дорогой профессор, выступал утром в суде, днем председательствовал в муниципалитете, а вечером должен быть на обеде, который дает Ротари-клуб в Либурне.