Первым делом он, торопясь, достал из шкафа коробку из-под импортной обуви, в которой хранила Рита лекарства, и долго хрустел целлофаном, рассматривая надписи над запечатанными в нем таблетками, шуршал бумажными пакетиками с порошками, копался среди разноцветных склянок, но ничего от живота так и не нашел. До этого мальчонка ничем, слава богу, не болел, лишь иногда простужался, и Рита целую инструкцию написала для Громова, как Артюшку лечить, если опять простынет. И Громов тоже больше всего на свете боялся Артюшкиной простуды, берег от нее сынишку и уберег, да вот, поди ты, теперь другая беда…
Сам он знал от живота только одно средство — полгорсти соли на стакан водки, этим всегда и спасался, если что, но делать приходилось это не часто, хоть когда-то и переболел Громов, желудок у него такой, что гвоздь переварит, и если, случалось, слабило его, был это верный признак, что столовая, в которой ел, дошла до ручки и скоро или директора или завпроизводством, как пить дать, снимут — и так и было, снимали…
С теплом в поселке пока не ладилось, батареи грели совсем слабо, и Громов замерз в трусах да в шлепанцах. Накинул на плечи телогрейку и сел на табурет посреди комнаты, и сгорбился, зажав ладони между колен, поставив пятки на перекладину.
Аптеки дежурной в поселке нету. В город не поедешь. «Скорую» вызывать нельзя — факт, заберут мальчонку в больницу, и с концами. Соседей среди ночи булгачить неудобно — пока не край. Хотя, если подумать, настанет край — поздно будет… Эх, Артюшка-Артюшка, как ты папку, и в самом деле, подвел!..
Может, выйти на улицу, вдруг кто знающий попадется?.. Да только где там найдешь сейчас знающего, вторая смена давно по домам разошлась, уже за час ночи. Сейчас болтается по улицам либо зеленая молодежь, эти провожатые, либо какая алкашня бесшабашная, и от тех, и от других — какой прок?
Через тонкую щелочку, оставленную в дверях, услышал, как заворочался Артюшка, как, сонный, что-то свое пробормотал, сладко почмокал губками — белое материно молоко снится небось парнишке.
Эти мирные звуки, это еле слышное, похожее на голубиную воркотню бормотание спросонок напомнили Громову и об уюте жизни, и о ее беззащитности перед несчастьями, ему захотелось немедленно что-то такое сделать, чтобы Артюшку уберечь…
Одевался он так лихорадочно, что краем припомнилась ему казарма, припомнилась армия, и он сам себя этим подстегнул: там только и забот, чтобы не стать в строй последним, а тут — сынишка родной…
Вышел на лестничную площадку, повернулся к соседской двери, нацелился было пальцем на кнопку звонка…
Попятился тихонько, подошел к дверям в другую квартиру. Нет-нет, пусть спят все-таки. Сам слышал, как первая соседка, уже в годах женщина, жаловалась Рите, что ни за что потом не уснет, если разбудит кто среди ночи, а от второй толку, как от козла молока, — тут парочка живет молодая, только недавно комсомольскую свадьбу справили, в подарок от управления ключи от квартиры от этой и получили…
Он вернулся в свой коридорчик и сперва нахлобучил шапку, потом натянул сапоги, надел ватник. На цыпочках подошел к Артюшке и постоял над кроваткой.
Артюшка, запрокинув мордашку, тихонько посапывал. Укрыт он был хорошо, но Громов кончиками пальцев потихоньку прошелся все-таки около спинки, подоткнул одеяльце…
Ночь была морозная, ясная, вокруг луны держался холодный синеватый кружок, и, глянув на него, Громов невольно поправил шапку и верхнюю пуговицу на ватнике застегнул.
Решая, куда пойти, около угла дома замешкался и, повинуясь чему-то властному, на миг замер. Стоял, жадно прислушиваясь к самому себе, к ночному миру вокруг, и далекий, но четкий зов остро кольнул ему сердце, тоненьким ознобом ожег затылок, и что-то разом изменилось в Громове, странно сместилось: это не он стоял, оглядывая тихий, залитый лунным холодом поселок, стоял кто-то другой, а с ним, с Громовым, все это уже было, давным-давно — когда заболел у него маленький сын, и он, не зная, что делать, выскочил на улицу, и притих неожиданно, и услышал таинственный этот далекий зов, и сам не свой бросился потом по улице, потому как боялся, что малыш проснется и выпадет из кроватки…
Не глядя по сторонам он бежал что есть мочи по тропинке внутри квартала, только на улице туда-сюда посмотрел и опять между домами ударился, чтобы поскорее выскочить на проспект Добровольцев.
На проспекте и в самом деле увидал вдали маленькую фигурку — она то истаивала во тьме, а то снова появлялась там, где под фонарями было светло.
Читать дальше