Гарий Немченко - Отец

Артюшка уже проснулся, ткнувшись лбом в подушку, стоял на коленках, взад и вперед под одеяльцем покачивался — это у него всегда, как зарядка. Был он чистенький, и Громов похвалил его, маленько с Артюшкой поигрался, поразговаривал, потом одел его, поставил перед ним неваляшку, а сам пошел соображать завтрак.

То он давал утром Артюшке перед садиком половинку яблока — и все заботы, а теперь придется ломать голову, что мальчонке на первое, что на второе, да что с больным животиком ему можно, а чего нельзя. Но для начала Громов не стал раздумывать долго, решил сварить манную кашу да снова приготовить рисовый отвар — и до еды его дать, и после.

Артюшка не хотел есть, капризничал. Громов попробовал было покормить его с ложечки, но тот выталкивал кашу изо рта, весь измазался и отвар тоже пить не стал, как Громов ни бился.

Расстроенный, Громов оставил, наконец, мальца в покое, пододвинул к столу табурет, сел напротив сына.

— Это что ж такое, Артюх?.. Может, ты как-то сильно заболел, а?

И чем дальше всматривался в Артюшкино личико, тем настойчивей оно казалось ему и чересчур бледненьким, и как будто усталым.

— Или ты за ночь похудал, а, Артюх?.. Вон как глазки обрезало…

Громов потрогал у сына лоб, сбегал за градусником. Взял Артюшку на руки, кое-как пристроил градусник у него под мышкой и крепко обнял мальца, прижал к себе, накрыл подбородком теплую и пушистую маковку.

— Посиди, Артюх, с папкой… посиди. Может, тебе сказку?

В такие минуты, когда он сидел с Артюшкою на коленях, тихонько поглаживал подбородком по головке, дотрагивался умиротворенно щекою, когда дышал теплым Артюшкиным духом, Громову всегда хотелось рассказать сыну какую-нибудь очень хорошую, очень добрую сказку — жаль только, был он не больно мастер по этой части.

— Жила-была. Красная Шапочка, — начал Громов негромко и, как ему казалось, душевно. — Работала она у каменщиков…

Он и сам понимал: что-то в этом начале было не так.

— Хэх, ты! — огорченно вздохнул. — Ты ведь, Артем, дажа не знаешь пока, кто такие каменщики… Ну, вот подрастешь…

Температура у мальчонки была нормальная.

Громов одел его, оделся сам, и они отправились на проспект Добровольцев — в аптеку.

Аптека была чистая и просторная, с двумя большими фикусами в крашеных кадках по противоположным углам зала, но народу в ней толкалось много, и Громов посадил Артюшку на низенькую скамейку около окна, сам стал в очередь. Присматривался к аптекарше, симпатичной, средних лет женщине в очках с желтою, наверно, золотою оправой, прикидывал, как бы по-умному все ей объяснить, и выходило складно, но когда она почему-то слишком внимательно посмотрела на него — «Вам?» — он вдруг забыл, что собирался сказать, нагнул голову, медленно поводил раскрытой ладонью:

— Это… от живота.

У аптекарши тонкие аккуратно выщипанные брови поднялись на миг выше золотых дужек, спросила мягко:

— Берете для себя?

— Н-нет, для маленького…

— Надо говорить. Сколько малышу?

— Полтора.

— Года? Месяца?

— Полтора годика.

— И что с ним?

— Животик, — промямлил Громов. — Ну, это… Штаны марает.

— Какой день это у него?

— Да второй пока.

— Слизь есть?

Он кивнул.

— А волоконца?.. К врачу обращались? — продолжала аптекарша выпытывать все настойчивей. — Почему нет?.. Надо срочно анализы. Вы где живете?

Ага, держи карман шире!..

Громов бочком-бочком, подхватил Артюшку и, словно защищаясь от чего-то, дверь толкнул выставленным локтем.

На улице Артюшка варежку уронил, он пересадил его на левую, с прямою спиной присел на корточки, Артюхину потерю подобрал, сунул пока к себе в карман. Только шагнул, а в спину ему:

— Папаша!

Аптекарша выбежала следом.

Смотрит на него обиженно, тянет руку ладошкой вверх:

— Возьмите таблетки!.. Это будете давать мальчику три раза в день по половинке, после еды… запоминайте. Это можно по целой. До и после не имеет значения. Можете давать вместе.

Громов сунул лекарства в тот же карман, что и Артюшкину варежку.

— Это все тридцать семь копеечек стоит.

— Ага, ага…

Чтобы кошелек достать, пришлось-таки поставить Артюшку на асфальт. Нашел мелочь, отсчитал — хорошо, что получилось без сдачи. Положил ей на ладошку — ладошка длинная, узкая, с золотым кольцом на среднем пальце.

— Вы это… а то простудитесь.

Голос у нее снова сделался обиженный:

— А вы неправильно себя ведете, папаша.

Он хотел и поблагодарить, и что-то такое сказать в свое оправдание, но она уже отвернулась от него, двумя пальцами взяла Артюшку за подбородок: