Гарий Немченко: Брат, найди брата

Есть у вас старый друг — министр?.. У меня есть.

Мы с ним учились в одной школе с первого по десятый, правда, в разных классах. Я был «ашник», он — «бэшник». В восьмом меня избрали комсоргом школы, а его — председателем учкома, и тут мы, что называется, сошлись. Мало того что вместе часами заседали, рядом держались на вечерах, мы еще и перемены прихватывали: бежали, бывало, через огород к моей бабушке разжиться чем-либо вкусненьким.

Бабушке было уже далеко за восемьдесят, в нашей станице она еще застала те времена, когда девки, боясь похищения, ходили по воду в сопровождении казаков, и теперь, завершая жизненный круг и потихоньку возвращаясь в свое стародавнее, она подозрительно поглядывала на будущего министра, почти каждый раз отзывала меня в сторонку и опасливым шепотом спрашивала: «Этот азият-то твой, он хоть — мирный?..»

Мне казалось, что дружок мой все слышит, я делал страшные глаза и только с укором произносил: «Бабушка?!» «Ладно, — ворчала она, — ладно!.. Уже и спросить низзя!» — и совала нам в руки горячие пирожки с фасолью — таких сладких я никогда потом уже и не ел…

Алан был осетин, отец его работал в госбанке, а мой, вечный районный путешественник, занимал тогда очередную номенклатурную должность: уполминзаг. Уполномоченный Министерства заготовок.

Когда умер Сталин и на линейке вся школа навзрыд отплакала, мы с Аланом сбежали с уроков и отправились в военкомат. Мы считали, что наша страна теперь в опасности, и потребовали у военкома, досрочного призыва в армию. Военком сказал, что дело это слишком серьезное и ему надо кое с кем проконсультироваться. Вечером отцы дали нам с Аланом хорошенькую взбучку и в конце концов вырвали у нас вынужденное обещание не валять дурака, а серьезно готовиться к выпускным экзаменам — оба мы «тянули на золото».

Враги так и не воспользовались моментом, так и не напали на нас, и мы с Аланом постепенно перестали ездить в соседнюю станицу, чтобы тайком послать оттуда письмо уже в Министерство обороны. Жизнь наша входила в обычную колею, и, чем меньше времени оставалось до лета, тем жарче разгорались у нас споры, куда пойти после школы.

Учительница литературы Юлия Филипповна, удивительная женщина из семьи старых ленинградских интеллигентов, вселенскими ветрами занесенная в глухое наше Предгорье, не мыслила для нас иной судьбы, нежели на поприще словесности. Каждую пятницу мы собирались у нее дома, и она открывала свои девичьи альбомы со стихами Бальмонта и Апухтина, а после все терпеливо слушали мою повесть о советском капитане дальнего плавания Иванове и негритенке Гарри, несчастном моем тезке, встреченном нашими матросами около мусорной свалки в одном из самых бедных кварталов Нью-Йорка… Алан был поближе к родимой земле — он храбро читал пьесы из жизни легендарных осетинских богатырей… Конечно же мы были «словесники», чего там — вспомнить все наши горячие увлеченья, заумные споры, бессмысленные остроты, которые казались тогда верхом изящества.

«Что такое авантюрист, слушай?! — по-кавказски жарко кричал в парке Алан. — Это: а в о н — т у р и с т!» И показывал пальцем на розоватую под последними лучами солнца далекую макушку Эльбруса. «Какой лучший из миров?» — громко спрашивал кто-либо другой из нашей компании. Хором ему отвечали: «Книжный!..»

Но это все, как говорится, наносное, это так, для разрядки… А жизнь свою каждый из нас посвятит чему-то, ясное дело, самому важному.

«Куда ты собрался?! Какой тебе МАИ, если у тебя очки — минус пять! А там одни чертежи». Но Алан твердо решил стать авиаконструктором. «Какой из тебя философ?.. Ты должен стихи писать!» Но я не сомневался, что мое призванье — двигать вперед философскую науку.

А черных вельветках на молнии и в клешах, каждая штанина которых стоила исправной дворницкой метлы, с чемоданами, перетянутыми брючными ремнями, и с пузатыми авоськами краснощеких кубанских помидоров летом пятьдесят третьего мы с Аланом приехали покорять Москву.

Он поступил в МАИ. Я — в университет. На философский.

Уже после первого семестра он надел очки на единичку больше. Я схлопотал «неуды» по высшей математике и по коллоидной химии и остался без «стипушки».