Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

В конце концов Стелла ограничилась банальным:

– Тина, сестричка! Мне так жаль!

– Я могу аннулировать брак, – продолжала Тина. – Могу выйти за другого, начать сначала. Святой отец говорит, это не грех, это Церковь позволяет.

– А ты хочешь его аннулировать? – осторожно спросила Стелла. Вот было бы облегчение – избавиться от Рокко!

– Нет! – выпалила Тина. – Я клялась быть с мужем – в болезни и в здравии, в горе и в радости.

– Тина, это же нечестно! Если он с самого начала знал…

– У нас очень удачный брак! – взорвалась Тина. – Мы хотим быть вместе даже и без детей.

Понятно. Рокко Караманико останется в семье. Так вот надежды и тают. Проглотив эту пилюлю, Стелла зацепилась за Тинины слова «очень удачный брак». Тут было над чем поразмыслить. Какой брак считается удачным? Что вообще такое брак, если не согласие женщины терпеть физические муки ради одного – появления детей? Во всяком случае, Стелла именно так воспринимала семейные узы и именно потому столько усилий предприняла, чтобы этих уз избегнуть. Нет, не понимает она Тину, хоть убей. Тина больше всего на свете хотела стать матерью – а ее «очень удачный брак» как раз этого и не позволяет.

– Вы с Рокко можете усыновить ребенка.

Тина затрясла головой, еще не дослушав.

– Не нужен нам чужой ребенок. Кто знает, какие у его настоящих родителей были проблемы? Разгребай их потом! Нет, мы жизнью довольны. Главное, молиться больше не надо: пошли, Господи, сына или дочь! – Выдав эту скороговорку, Тина подняла глаза и добавила уже от себя: – Не беспокойся обо мне, Стелла. Я твоих нянчить буду. Не надоест, сколько бы их ни было.

Их было десять душ – тех, что пережили детство.

В июне 1949-го Луи окончил хартфордский техникум. Стелла присутствовала при выдаче дипломов. Потела, маялась из-за переполненного мочевого пузыря, аплодировала, когда младший братик прошествовал по импровизированной сцене, под баскетбольной корзиной, чтобы пожать руку ректору. Антонио поместил диплом сына в рамочку и повесил на стену в гостиной.

Все лето Луи работал с приятелем дядюшки Тони Кардамоне, электриком по имени Билл Джонсон, в пригороде – в Уэст-Хартфорде, и поспевать туда надо было к шести утра. Потому что время – деньги, а время электрика – большие деньги. Чтобы сынуля не опаздывал, Антонио купил ему велосипед, так и сиявший черными покрышками. Кармело отвел юного шурина в сторонку и выразился в том смысле, чтобы Луи не переживал – он, Кармело, поможет ему обзавестись автомобилем.

Устроился на работу и Джо. Кармело замолвил за него словечко перед менеджером по персоналу из «Юнайтед электрикал». Тот, симпатизируя Кармело, нашел место для Джо. Оставалось только надеяться, что Джо не выкинет какой-нибудь фортель и не скомпрометирует Кармело, который оказал ему протекцию. Хотя с беспутного брата все могло статься.

Второго сентября сорок девятого года Стелла разрешилась от бремени мальчиком весом шесть фунтов шесть унций. Роды прошли естественным путем и без осложнений, хотя – подчеркнем это особо – по болевым ощущениям мало уступали тем, первым, когда Стелла едва не умерла.

Назвали ребенка Томасом – в честь деда по отцу, только на американский лад. Крепенький, здоровенький мальчик, говорили о нем; достоин имени, что в семействе Маглиери носят старшие сыновья. Крестными родителями были, разумеется, Тина и Рокко.

Тут-то для Стеллы время и ускорилось. Она больше себе не принадлежала. Часы сна и бодрствования валились в кучу. Ни утра, ни дня, ни вечера, ни ночи – сплошная суета. Такие понятия, как завтрак, обед и ужин, потеряли смысл. Стелла ела, когда чувствовала в этом потребность – иными словами, постоянно: Томми, этот каннибальчик, досуха высасывал из нее энергию. Стелла знала только один предмет заботы. Им был ее сын – ровно до тех пор, пока во чреве не затеплилась новая жизнь. Заботы пришлось разделить надвое. За вторым ребенком последовал третий – очередное разделение. Дальше речь шла уже не о разделении, а о раздроблении. В итоге от Стеллы почти ничего не осталось. Беременности вымотали ее, роды обескровили, кормления опустошили. Дети, вынашиваемые и уже имеющиеся, застили ей саму жизнь; все, с детьми не связанное, казалось не более значительным, чем первые звезды, помигивающие на бледном горизонте, едва замечаемые краем глаза. Когда наконец с продолжением рода было покончено, Стелла уставилась в зеркало на сорокачетырехлетнюю женщину и долго вспоминала, что же случилось с нею в эти пятнадцать вычеркнутых из жизни лет.