Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны

Juliet Grames

THE SEVEN OR EIGHT DEATHS OF STELLA FORTUNA

Copyright © 2019 by Juliet Grames

Карта Иеволи © Mike Hall

© Фокина Ю., перевод на русский язык, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Я поведаю вам о Маристелле Фортуне Второй, больше известной как Стелла. Ее история началась в калабрийской горной деревушке Иеволи, а продолжилась в США, штат Коннектикут. Стелле сейчас больше ста лет, и горя за эти годы она нахлебалась, можете мне поверить. Судьба ее не баловала, что есть, то есть. Моя история – о том, как выживала Стелла Фортуна.

За свой век Стелла Фортуна Вторая (о Стелле Первой я расскажу чуть ниже) избежала смерти восемь раз. Или только семь – смотря как считать. Стелла была жестоко избита; получила сотрясение мозга; едва не задохнулась. Стелла истекала кровью; Стеллу подвергли лоботомии. Стелла облилась кипящим маслом. Дважды, в разное время, при разных обстоятельствах, Стеллин живот был вскрыт. Один раз от неминуемой гибели ее спасла опечатка. И один раз Стелла едва не совершила непреднамеренное самоубийство.

Назвать ли все эти события фантастическим невезением – не каждому ведь столько выпадает? Или назвать их фантастическим везением – не каждый столь живуч? Не знаю. В любом случае для одной женщины многовато; впрочем, мы, калабрийцы, вообще народ крепкий. Нас отличает ничем не оправданное упрямство, часто идущее вразрез с нашими же интересами, а порой и угрожающее самой нашей жизни. Веками мы не имели возможности защитить то, что нам дорого; этим и объясняется неукротимый наш нрав. Если уж калабриец что решил, от задуманного его не отвратит ни угроза краха, ни перспектива потерять честь, ни страх смерти. Стелла Фортуна семь (или восемь) раз боролась за собственную жизнь. Надеюсь, никто ее не упрекнет.

Почти все, что мне известно о Стелле, поведала ее младшая сестра Кончеттина – она, кстати, тоже еще жива. Ей далеко за девяносто; здесь, в Штатах, она зовется Тиной Караманико. До Тины имя сократили, потому что Кончеттина для Америки слишком старообразно звучит. Караманико – фамилия ее мужа, а Тине было сказано, что в Америке женщина берет мужнину фамилию, вместо того чтобы носить отцовскую.

Тетя Тина живет в болотистом графстве Дорчестер штата Коннектикут, в доме, который муж построил в 1954 году. Муж, разумеется, давно умер, так что тете Тине не для кого стряпать; зато она отрывается, если ждет меня в гости. Я приезжаю не так часто, как должна бы; а когда все-таки появляюсь в тети-Тинином доме, ем прискорбно мало – позорю ее как хозяйку. Считайте трепетное отношение к еде анекдотом из жизни итальянских бабушек – только Тина Караманико страдает всерьез. Справиться с ситуацией можно двумя способами. Первый способ – кричать: «Куда вы мне столько накладываете?!» – и после испытывать муки совести, что нагрубила старушке. Второй способ – молча поглощать все предложенное и после тоже испытывать муки, но лишь физические. Помню, когда я привезла мужа, чтобы представить его тете Тине, она мне шепнула с восторгом: «Как хорошо он у тебя кушает!» Так итальянские бабушки говорят о мужчинах, которые не орут: «Куда вы столько накладываете?!» – и не прикрывают тарелку ладонью.

Невозможно поверить, что тете Тине скоро стукнет сто лет, – она румяна и подвижна, как в шестьдесят пять. Ее карие глаза хоть и мутные, зато блестят; костяшки пальцев, толстые, как каштаны, напряжены, и жилы на запястьях тоже: сейчас так и ухватит что-нибудь – деревянную ли ложку, молоток ли для отбивания мяса, а может, щеку внучатой племянницы. Лицо блестит от пота, над губой вечные «усы» из прозрачных бисеринок испарины. С годами тетя Тина усохла, сейчас в ней всего пять футов два дюйма, а в дни молодости было пять футов семь дюймов – немало для женщины по тогдашним меркам. Но даже уменьшившись ростом, тетя Тина сохранила крепость и мускулистость рук и предплечий. Приведу пример. Когда моя кузина Линдси была беременна, тетя Тина пришла к ней «помочь прибраться» и взялась выколачивать плетеный кухонный коврик, причем действовала столь энергично, что коврик прямо на заднем крыльце распался на составляющие. Зато в кои-то веки он был чист.

Семейные воспоминания – вещь коварная. Отдельные истории повторяются, пока буквально в зубах не навязнут; другие вроде бы беспричинно забываются. Или, может, причина как раз есть – и она в неудобстве этих самых историй. Первое поколение их замалчивает, второе – не знает, и вот, глядишь, они стерты, а на чистом месте написано что-нибудь более лестное для семейства.