Джульет Греймс - Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны [litres]

В процессе собственно вторжения Стеллу передернуло – саднила пораненная плоть. Но уже в следующий миг стало не больно, и Стелла почти спокойно наблюдала ритмичные, бессмысленные, однако ничем другим, кроме ритма и абсурдности, не примечательные усилия Кармело. Странно, что и его лицо казалось отстраненным. Периодически Кармело брался, сквозь сорочку, за Стеллину грудь и раз-другой стискивал ее, впрочем несильно.

Через несколько минут естественная влага была использована, и акт, проводимый Кармело «на сухую», сделался крайне болезненным. Видимо, Кармело тоже чувствовал нарастающий дискомфорт – он заметно ускорился. Когда Стелла уже всерьез думала, позволительно ли просить мужа остановиться, он издал гортанный звук и замер, прогнувшись назад, точь-в-точь как Антонио замирал и прогибался над Ассунтиным телом. Минули секунды, прежде чем Кармело выдернул из Стеллы свой «инструмент» и отвалился, неуклюже надавив коленом ей на ногу. Стелла вскрикнула, Кармело сказал: «Извини».

Полез с кровати, натянул трусы. Одеяло по-прежнему было откинуто, белесая слизь медленно стыла на Стеллином бедре, с внутренней стороны, где кожа нежна, как медузья желейная плоть. Было зябко и очень хотелось подтереться, но как-нибудь так, чтоб не осквернить пальцев. От одной мысли о контакте со слизью руки сами собой сцепились в замок.

– Тебе в ванную разве не надо? – спросил Кармело.

Стелла покачала головой. Глупо, конечно, – в потемках-то; но ответить, даже односложно, Стелла не смогла бы. Впрочем, Кармело ее понял. Забрался в постель, укрылся по грудь и сказал:

– Ладно. Спокойной ночи.

Вот так вот. Дело сделано – теперь спи давай. Кармело пару раз вдохнул и выдохнул – глубоко, шумно – и захрапел.

Стелла, втиснутая между холодной оштукатуренной стеной и жарким мужниным бедром, так и лежала, как Кармело ее оставил – раскинув ноги. Руки деть было некуда, пришлось скрестить под грудью. Физическая измотанность отторгла горестные мысли, страх, отвращение, отчаяние. Глухой сон накрыл Стеллу.

Вот, оказывается, что такое брак – общий быт на пятачке замкнутого пространства. Притирание к человеку, имеющему свои устоявшиеся привычки, вместо жизни с родными, от которых усвоены привычки собственные.

Стелла люто возненавидела общагу. Их с Кармело комнатушка не отличалась загроможденностью – все свадебные подарки остались на Бедфорд-стрит, ждать, когда у четы Маглиери появится собственный дом или квартира. В жилище мужа Стелла впервые столкнулась с таким отвратительным явлением, как общественный туалет. Телесная нужда стала чудовищным унижением. Приходилось спускаться с третьего этажа на первый и стоять в очереди, причем всякий, кто входил в общежитие, сразу на эту очередь натыкался и запросто мог вычислить, в каких комнатах отстутствуют хозяева. Чего уж лучше для грабежа или другой гадости. Стелла, вся сжавшись, пряча глаза, переминалась с ноги на ногу среди мужчин, одних только мужчин, и невольно отмечала, кто из них собрался засесть надолго – у этих были при себе ленты туалетной бумаги. В детские и отроческие годы Стелла и по-маленькому, и по-большому, в любую погоду, в любое время суток раскорячивалась в лощине. Тоже не идеальный вариант, зато хоть свидетелей не было.

Сильно напрягала Стеллу постоянная близость с Кармело, и не только половая, когда Стелла предоставляла мужу в пользование свое тело. В частности, Кармело неизменно присутствовал при интимных процедурах, например при выщипывании Стеллой подмышечных волосков. Неловко было одеваться при муже. Впрочем, сам Кармело не делал из этого проблемы. Облачается, к примеру, утром – а хозяйство мужское все никак не уляжется по-нормальному. Спустит брюки до колен, потрясет в трусах мошонкой, приладит, снова натянет брюки, снова подергает – так-то лучше – и ремень застегнет. Вот она, суть супружества, думала Стелла. Не стесняться и другому не позволять.

Суицидальных наклонностей за Стеллой никогда не водилось. Умереть она не хотела. Иначе зачем бы так отчаянно со смертью боролась? Разница между Стеллиным и суицидальным типами личности состояла в следующем: потенциальный самоубийца хочет умереть, а Стелла хотела, чтобы для нее исчезла необходимость жить. Ибо в Стеллином существовании воплотился навыворот самый главный ее страх.

Период жизни в общаге был отмечен вопросом, который вдруг посетил Стеллу: «Какой во всем этом смысл?» Понятно, что смысла ни малейшего; тут главное – мысль эту не подумать. Раз подумаешь – пиши пропало. Так и со Стеллой: стоило вопросу о смысле зародиться, как он, подобно яду, помчался вместе с кровью по венам и артериям. Добрался до кончиков пальцев – куда девалась былая искусная ловкость? Проник в локтевые суставы – руки отяжелели. Достиг шеи – и она согнулась, как под ярмом. Стеллины дни слиплись в серый комок. Ни единого светлого мгновения не запомнила она из той поры – потому что ранние этапы замужества и не были отмечены ничем светлым.