Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Полагаю, что по листьям.

— А зимой сумеете отличить яблоню от вишни?

— Я-то нет. Наверное, их различают по цвету ствола, по коре, откуда мне знать.

— А если до дерева метров двести? Тоже можно определить. Мне думается, что у каждой породы деревьев сучья образуют со стволом и между собой определенные углы, у такого дерева столько-то градусов, у другого столько. Или же существуют различные комбинации углов. Наверняка есть люди, разбирающиеся в этом. Но вот нашему брату, к сожалению, не приходится встречаться с такими людьми.

— Ничем не могу вам помочь.

— Обиделись, асессор? Не надо, вы же умница… Ну, двинули обратно.

Почти у самого города навстречу им выныривает из темноты, словно тень, какой-то человек. Он вежливо спрашивает, который час.

На светящемся циферблате ручных часов бургомистра половина двенадцатого; в ту же минуту, когда Гарайс называет время, с разных городских башен раздается семь разных ударов — и глухих и звонких.

Прохожий, поблагодарив, продолжает путь в сторону от города, но затем опять останавливается и спрашивает из темноты:

— Вы бургомистр Гарайс, да?

Поскольку прохожий удалился уже шагов на тридцать, Гарайс повышает голос: — В полдвенадцатого ночи я только Гарайс. Бургомистр остался в ратуше.

По-видимому, прохожий отошел еще дальше, однако любопытство его не утолено.

— А вы женаты? — спрашивает он.

— С чего бы я иначе так растолстел, приятель? — откликается бургомистр.

— И дети есть?

— Нету. Еще вопросы будут?

Хотя прохожий удалился уже, по крайней мере, шагов на пятьдесят, он тем не менее опять кричит: — А почему вы допустили избиение крестьян?

— Они сами это допустили, — отвечает Гарайс.

Из темноты доносится презрительный, наглый, блеющий смех.

— Он же под хмельком, — говорит асессор с укоризной. — Не понимаю вас, господин бургомистр.

— Мне он показался забавным, — говорит тот после паузы, — и даже каким-то жутковатым… Да, чувствую, мне давно пора как следует выспаться.

— А почему жутковатым? Ничего жуткого я в нем не нашел. Обыкновенное хамство.

— Хамство? Мне показалось, что он хочет в чем-то оправдаться.

— Ну уж это выше моего разумения.

— Верю… Ладно, пошли. Что тут поделаешь. От этого же никто не застрахован.

— От чего?

— От того, что к тебе привяжется какой-нибудь пьяница.

Они идут дальше, сворачивают на пригородную улицу, где живет бургомистр. Возле его дома стоят двое и с ожиданием смотрят на них.

Одного Гарайс узнал, но, не желая его замечать, направляется прямо к входной двери.

— Извините, господин бургомистр, — обращается тот к Гарайсу. — Вам случайно не встретился человек с козлиной бородкой? Поверьте, это крайне важно.

— Я бы предпочел некоторое время не общаться с вами, господин Штуфф, — холодно отвечает Гарайс. — Вы мне не по нутру. Но раз уж это для вас так важно: минут пять назад, на дороге в Лоштедт, к нам вязался какой-то тип. И к его голосу, — правда, было темно, — вполне бы подошла козлиная бородка.

— Позвольте еще вопрос, господин бургомистр: что ему было надо?

— Нет, господин Штуфф, больше вопросов не разрешаю. — Бургомистр поворачивается к Штайну. — Что ж, господин асессор, спокойной ночи…

Но от Штуффа не так легко отделаться: — Будьте великодушны, господин бургомистр. Клянусь, что завтра можете игнорировать меня сколько вам угодно, но сейчас ответьте: что ему было надо?

— Чудной вы человек, Штуфф, — снисходит бургомистр. — И зачем только вы стали газетчиком… Так вот: асессор полагает, что тот человек пьян, мне это не показалось.

— Что он спрашивал? — не отстает Штуфф.

— Который час. Как раз пробило половину двенадцатого. Бургомистр ли я. Есть ли у меня жена, дети.

— И почему вы допустили избиение крестьян, — добавляет асессор.

— И вы на все дали вразумительные ответы?

— Кроме последнего вопроса — да.

— Хеннинг, это он! Уверяю вас…

— Хеннинг? — спрашивает бургомистр, навострив уши.

— Вон он! — орет Хеннинг. — Бегите! Бегите!

Из темных ворот ближайшего садового участка пулей вылетает человек. В поднятой руке у него не то сверток, не то коробка.

Штуфф изо всех сил толкает Гарайса в спину.

— Беги! Беги, бургомистр! Бомба!

Штуфф бросается прочь. Штайн уже бежит, Хеннинг метров на двадцать опередил всех.

Четверо бегут по безлюдной, полузастроенной улице; последним, запыхавшись, топает бургомистр. За ним гонится быстроногий тюремщик Грун, «тощая селедка», с бомбой в руке. Звонким голосом он кричит: