Ганс Фаллада: Я нашел работу

лиже к осени большой город наводнили безработные, цены повысились, и наши надежды заработать хоть несколько марок стали еще ничтожнее. Тогда мы с Вилли решили отправиться в какой-нибудь городок поменьше: наш выбор пал на Альтхольн. Там была деревообделочная фабрика, на которой Вилли когда-то работал сдельно — сколачивал ящики. Вилли тогда хорошо заработал и охотно вспоминал о том времени; он надеялся, что и на этот раз ему повезет. Мои дела обстояли похуже, для физического труда я определенно не годился, но рассчитывал, что какая-нибудь работа все-таки и для меня найдется.

Вещи мы упаковали в старую корзину и отправили вперед багажом, а сами двинулись в стопятидесятикилометровый поход. Стояла чудесная, солнечная осень с частыми ветрами, и эта семидневная прогулка по свежему воздуху без судорожных поисков работы нам явно пошла на пользу. Еда почти ничего не стоила. Яблок было сколько угодно на деревьях, а хлеб Вилли добывал в сельских булочных. Мы всегда улучали минуту, когда в лавке оставалась одна хозяйка, тогда Вилли входил и приступал к осаде. У него была забавная манера смотреть на женщин, слегка наклонив круглую, словно тюленью голову; женщины смеялись и давали ему сколько угодно хлеба. Денег мы никогда не просили, ведь дела наши обстояли не так уж скверно; синие костюмы выглядели еще вполне прилично, кроме того, у меня был прорезиненный плащ, а у Вилли — спортивная куртка.

На яблоках и хлебе прожить можно, — мы и так вот уже полгода обходились без горячего и при этом чувствовали себя вполне прилично. Ночевали мы за десять пфеннигов на сеновалах у крестьян. Прежде чем хозяева пускали нас переночевать, они обыскивали наши карманы и отбирали спички и курево. Утром они все возвращали, а один как-то даже подарил нам несколько сигар. Так мы через семь дней добрались до Альтхольма и на Штаренштрассе сняли комнату за шесть марок в неделю. В комнате не было ничего, кроме стола, стула и кровати, одной на двоих; впрочем, ночи уже стали прохладными, так что это было даже кстати. Вилли и вправду повезло — на третий день он получил работу на той же деревообделочной фабрике. Теперь он мастерил загоны для кур, также сдельно, и приносил домой двадцать пять, а то и тридцать марок в неделю. Это была небольшая фабрика, на нее брали только неквалифицированных рабочих и при этом платили сущие гроши, совершенно не считаясь с расценками. Мы знали, что нас обманывают, но мы слишком долго голодали, чтобы быть разборчивыми.

В газетах объявлений о подходящей для меня службе, увы, не оказалось, а потому я целыми днями бегал по городу и искал, где бы подработать. Если в каком-нибудь магазине был большой наплыв покупателей, я входил и спрашивал, не надо ли помочь. Изредка мне поручали заворачивать покупки, и тогда я приносил домой полмарки. Первое время я часами торчал на вокзале; ведь люди, отправляясь в путешествие, становятся щедрее, и мне в самом деле изредка давали нести чемодан. Но как-то меня заметил дежурный, он побежал следом и принялся честить меня на все корки. Называл штрейкбрехером, каторжником, предателем и с этого дня, едва меня завидев, начинал ругаться. Я изо всех сил старался не попадаться ему на глаза, а потом совсем перестал ходить на вокзал.

Основной моей обязанностью было заботиться о Вилли. По утрам я подымался первым, готовил ему кофе, делал бутерброды и только тогда будил его. Когда он уходил на фабрику, я убирал комнату, стирал белье, затем отправлялся на поиски работы. В три часа я должен был вернуться домой и готовить ему обед. Теперь, когда Вилли снова имел работу, он желал есть горячее, и чтобы мяса было побольше. Я же сидел на прежней диете: хлеб и маргарин, а в обед — копченая селедка, но иногда бывало чертовски трудно жарить ему мясо, и вот, не устояв перед искушением, я, случалось, съедал кусочек. Однако Вилли трудно было провести, он на глазок точно определял, есть ли в жарком полфунта мяса, и тогда мы ссорились.

Мы ссорились гораздо чаще, чем прежде, когда оба были без работы. Происходило это, конечно, потому, что он чувствовал себя моим кормильцем, и у него появилась постоянная потребность придираться ко мне, привередничать. По пятницам, это были дни получки, он не раз возвращался домой в подпитии, тогда кровать, понятно, становилась слишком тесной для двоих, и он спихивал меня на пол. Я также был издерган и раздражен безуспешными поисками работы, поэтому не оставался в долгу, и мы иногда ругались целыми часами.