Ганс Фаллада - Фридолин, нахальный барсучок

В Доме на озере живут люди, а в норе на южном берегу Острова поселился барсук.

Люди взяли да купили себе Дом на озере и сразу принялись внутри и снаружи всё переделывать. Фридолин, так звали барсука, совсем не интересовался тем, что люди делали внутри дома. А вот что они повсюду возвели заборы, и, как нарочно, поперёк его любимых тропинок, по которым он ночью бегал за кормом, доставляло ему немало огорчений. К тому же у этих людей было много детишек, но как много, Фридолин не мог бы сказать: барсуки ведь умеют считать только до двух и обо всём, что больше, говорят «много».

Но мы-то знаем, сколько детей жило в Доме на озере, — трое. И звали их — Ули, Мушка и Ахим. И ещё была там собака Тедди. И эти люди, и дети, и собака взяли себе в привычку приходить на Остров, бегали там, играли, шумели, а собака гоняла между деревьями и всё вынюхивала. Конечно, Фридолину это ужасно мешало!

Он же не мог купить себе хорошую нору, свою он собственнолапно выкопал, потрудился изрядно. Раньше ведь Фридолин не жил здесь на Острове, сюда переселиться заставили его очень грустные события. Раньше он жил в Большом буковом лесу, примерно в трёх километрах отсюда, а это для барсука — дальняя дорога.

Большой буковый лес, как называл народ эти места, рос на невысокой возвышенности, спадавшей на юг и на север к двум озёрам: к широкому — Цансенскому и узкому — Люцинскому.

На южном склоне, том, что спадает к Цансенскому озеру, в светлом буковом лесу и была первая нора Фридолина, там он и вырос вместе со своим братом Фридрихом и сёстрами Фридой и Фридерикой под ласковым попечением своей матушки Фридезинхен.

Отца своего Фридолин никогда не видал — барсуки от природы склонны к отшельничеству, живут в одиночку. Даже муж и жена не селятся вместе, и барсучьей мамаше одной приходится воспитывать детей до той поры, покуда они не встанут на ноги. Но мамаша Фридезинхен кое-что рассказывала детям об отце — Фридере, которого за угрюмый нрав и постоянную ворчливость высоко чтили среди барсуков. Барсуки ведь так же ценят угрюмость, как люди — приветливость и радушие. Чем меньше барсук нуждается в своих сородичах, тем более он уважаем, а уж превыше всех, учила матушка Фридезинхен своих детей, мы ставим барсука, которого вообще никто не слышит и не видит.

Ну так вот, на южном склоне, том, что спадает к Цансенскому озеру, в светлом буковом лесу протекало детство Фридолина. О, как оно было прекрасно! Родился он вместе со своими сёстрами и братом в самом конце необычайно холодного февраля, но, по правде сказать, малыши и не подозревали, до чего же холодно бывает на белом свете! Барсучья мама выстлала гнездо сухой листвой, мягким мхом и жухлой травкой — здесь было тепло и уютно. Ещё бы: два метра под землёй, сюда никакой мороз не доберётся!

А уж какая чистюля была Фридезинхен! От жилого гнёздышка она прорыла небольшой ход и в конце его устроила что-то вроде маленькой уборной. Детей она очень скоро приучила бегать туда по всем «делам», а помёт аккуратно закапывать. Остатки пищи она тоже туда сносила: ведь ничто так барсукам не противно, как запах гнили и нечистот. Потому-то они, помимо пяти-шести отнорков, выкапывают две или три отдушины, которые выходят прямо наверх, чтобы воздух в норе был всегда свеж и чист.

О первых своих днях, проведённых в тёплом, мягко выстланном гнезде, Фридолин, разумеется, ничего уже не помнил. Как и его брат и две сестры, он родился слепым, и прошло довольно много времени, прежде чем у него прорезались глаза и он стал понемножку ползать. Кормились они в ту пору скудно: вслед за суровым февралём и его ледяными ветрами пришёл неприютный слякотный март. И мамаша Фридезинхен с ног сбилась, стараясь чем-нибудь заткнуть четыре ненасытных рта, да ещё свой, пятый, в придачу. Но она не давала себе покоя и, вопреки всем барсучьим обычаям, иной раз даже днём покидала нору, если дети чересчур уж жалобно пищали, требуя поесть.