Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Ставим точку, господин Хеннинг.

— Точку… точку… Допрос окончен?

— Окончен.

— Сегодня сделали все возможное?

— Да. Только это был бой при отходе.

— При отходе?

— Думаю, что больше я к вам не приду.

— А кто придет вместо вас?

— Никто.

— То есть?..

— То, что вы думаете.

— Но это же невозможно.

— Теперь все возможно.

— Ну а примерно когда?

— Еще дня два-три.

— И наверняка?

— Насколько может судить такая мелкая сошка, как я, — наверняка.

— Ну, тогда прощайте.

— Прощайте, господин Хеннинг.

— До свидания.

— До свидания на процессе.

— Значит, все-таки он состоится?

— Конечно. Почему бы ему не состояться?

— В самом деле. Почему бы и нет?.. Но это точно, Пардуцке? Иначе… в общем, охрана здесь не очень-то строгая.

— Можете не сомневаться, господин Хеннинг. Всего хорошего.

— Всего хорошего. Пошлите ко мне Груна, ладно?

— В чем дело? — мрачно спрашивает Грун, входя.

— В начале следующей недели иду на волю, мой драгоценный сторожевой пес, — говорит Хеннинг.

— Отсрочки! Отсрочки! На вашем месте я бы не стал дожидаться.

— А я буду ждать. Именно ждать. Капелька ожидания в таком деле только горячит кровь, а в этом вся сладость нашей дерьмовой жизни.

Грун презрительно смотрит на него: — Воистину можно подумать, что вы даже от взрыва бомбы испытываете сладострастие. И какие только свиньи бродят по свету!

— Вон отсюда, чурбан безмозглый! — разъяренно кричит Хеннинг.

В экспедицию «Хроники» является человек с козлиной бородкой в серо-зеленом мундире.

— Вы, наверное, за бесплатными газетами для заключенных? — спрашивает фройляйн Хайнце.

— Мне надо поговорить с редактором.

Хайнце задумывается.

— Сомневаюсь, что он сейчас принимает.

— А вы не сомневайтесь. Лучше спросите об этом его самого.

Фройляйн с раздражением поднимается, еще раз бросает взгляд на свои ногти и скрывается за дверью.

— Можете зайти, — говорит она, вернувшись, и садится.

Грун, поискав дверцу в загородке и не найдя ее, с грохотом перемахивает через барьер.

— Что за безобразие! — возмущается фройляйн. Но Грун уже в редакторской.

— Ну, старый тюремщик, что же тебе надо? — приветствует его Штуфф.

— Кое о чем спросить тебя.

— Валяй, спрашивай. «Под этим знаменем мы не голодали», а?

Сощурив глаза, Грун угрожающе поднимает тощий костлявый палец.

— Ты тоже в заговоре?

Штуфф смеется: — Что, опять тебя разыгрывают? Палят по твоим золотистым локонам, старина?.. Конечно, я в заговоре. Здесь только так: работа сделана, а денег еще не видно.

Грун качает головой: — Все обстряпывают собственные делишки. Все. Даже Хеннинг размяк. С тех пор как узнал, что его освобождают, только и твердит: «Рано, еще рано». Нет уж, меня не одурачите.

Штуфф насторожился: — Хеннинга освобождают? Ты рехнулся?

— Рехнулись другие. Я-то соображаю. Двадцать шестого июля я первый почуял, чем пахнет. И если б тогда крестьяне сделали, что я задумал: штурмовали бы тюрьмы и вытащили Раймерса…

— Нет, ты точно рехнулся, Грун, — печально говорит Штуфф. — Ведь Раймерса в тот день уже не было в вашей каталажке.

— Раймерс еще у нас. Его только скрывают, — таинственно говорит Грун.

— Бредишь. Раймерс уже больше месяца на свободе.

— У Раймерса много обличий и масок.

— Грун, ты бы сходил все-таки к врачу. Серьезно тебе говорю.

— Не болтай ерунду. Скажи лучше, почему ты ничего не поместил о совещании у губернатора? В «Бауэрншафт» было полно. А у вас тут ни в одной газете ни слова.

— Не нашел подходящим, — ворчит Штуфф. — Надо малость поостыть.

— Поостыть? Надо, чтобы стало жарко! Вот видишь, ты тоже, значит, в заговоре.

— Грун, старина, не всегда выходит так, как хочется. Ты тоже выпустил бы кое-кого из твоего «Красного отеля», а не можешь.

— Никого. Это же сплошь подлые преступники, а другие испытания проходят… Ты что-нибудь напишешь о совещании?

— Отстань. Не напишу.

— Ты обязан, Штуфф. Ты не смеешь предавать наше дело.

— Да пойми же ты, старый плут: нельзя. Бонзы и толстобрюхие спекулянты пошушукались там, наверху, а мы, мелкота, вынуждены подчиняться.

— А зачем подчиняешься ты?

— Потому что иначе я вылечу. А тот, кто придет после меня, будет еще хуже.

— Кто придет после тебя, не твоя забота. Ты обязан что-то напечатать.

— Мне виднее, Грун. Я сам разберусь.

— Сговорились, — говорит Грун. — Точно, сговорились. Хеннинг, Штуфф, все.