Алла Калинина - По образу и подобию

Я вышел на улицу. Ночь была ясная, звездная. На метро я опоздал, такси не попадалось. Пусто было, мне казалось, что на улицах я один и все эти улицы, бульвары со скамейками и цветниками, и дальние перекрестки, и огромные, почти погасшие дома — все это мое, все для меня. Такой простор! Впереди мигал светофор — зеленый, желтый, красный, зеленый, желтый, красный, опять зеленый. Листья дерева возле светофора, асфальт, даже, казалось, воздух вокруг — все ярко окрашивалось, пламенело. Для чего, для кого? У перекрестка стояло такси, оно ждало меня, водитель даже подал машину назад, чтобы мне было удобнее сесть. Я не удивился, молча открыл дверцу и плюхнулся на заднее сиденье. Теперь это было нормально.

Вскочил я чуть свет почему-то совершенно выспавшийся и бодрый. И снова, как в первый день отпуска, мне остро захотелось на улицу, бродить, задрав голову, по знакомому, родному городу, наслаждаться и улыбаться, дышать. Старому москвичу не надо объяснять, какое на вкус розовое московское утро, какое в нем особое радостное очарование, ясность воздуха, звонкость тротуара, какое волнующее чувство надежды и ожидания оно рождает в душе. Днем город совсем другой — суматошный, бешеный, напористый. И вечером, и ночью — все не то, для меня Москва — утренний город. Я обожаю дворников, которые в волшебной, неправдоподобной тишине шаркают своими метлами по влажному асфальту, и ходких почтальонов с полными еще сумками, и неповторимых арбатских старушек. Они в эти ранние часы, зевая, выползают из подъездов домов, в которых прожили всю свою долгую жизнь, так и позабыв сменить шляпку или ботики, и вот теперь, уже напудренные и подкрашенные, полные неистребимого любопытства, плетутся со старенькой пустой авоськой в руках на угол, в булочную за хлебом и первыми сегодняшними новостями. А по дороге в ожидании открытия магазинов и потом на обратном пути они долго еще будут сидеть на лавочках в маленьком сквере напротив музыкальной школы в надежде вступить с кем-нибудь в оживленную интеллигентную беседу о внуках и правнуках, о прошедшей жизни и все-таки надеждах и планах на будущее. А рядом постепенно соберутся собачники со своими ошалевшими от счастья псами. И кто-нибудь в трусах и взмокшей на спине майке непременно пробежит мимо них трусцой, и старушки проводят «физкультурника» завистливыми, жадными до жизни и все замечающими взглядами, им тоже хотелось бы побежать в даль улицы, все начать сначала, чтобы это утро, радость, надежды никогда не кончались, чтобы тяжелая трезвость дня подольше не являлась, не наваливалась на их слабенькие плечи заботами, болезнями, безнадежностью. А розовые косые лучи утреннего солнца ползут по розовым стенам, высвечивая лепные завитушки старинных особнячков и львиные морды, перевитые гирляндами, на серых домах посолиднее, и голый розовый керамический кирпич новостроек. Густые тени от старых деревьев на розовом асфальте кажутся лиловыми, как на картинах художника Ульянова, который так много писал старую Москву, а в последние годы жизни — только то, что видел из окна своей квартиры в Староконюшенном переулке. Вот такое утро и встретило меня. Я брел и брел, заглядывая в глубину зеленых московских двориков, похожих на ожившие картины Поленова и Шевченко, шел, сам не зная куда, ни о чем не думая, никуда не торопясь. Неожиданно передо мной открылось Садовое кольцо. Его туманный простор постепенно уже наполнялся жизнью, машины неслись, вспыхивая на солнце отмытыми стеклами. Это тоже уже было — у Пименова. Где я был сейчас, на улицах или в Третьяковской галерее? Я засмеялся и посмотрел на часы. Утром, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной, непременно надо плотно и вкусно позавтракать, и к решению этой важной задачи Я, кажется, был уже вполне готов.

К Симе я прибыл не поздно и не рано — в одиннадцать часов.

— А сегодня я чувствую себя прекрасно, — приветствовала она меня, — знаешь, как ни в чем и не бывало.

— И очень хорошо, просто замечательно.

— А мне времени твоего жалко. Вот зря ко мне прибежал, я звонила тебе, да никто не взял трубку.

— А вот и не зря, — я засмеялся, — во-первых, я провиант вам принес, а во-вторых… я ведь только-только раззадорился. Давайте еще повспоминаем, а? Что-нибудь не очень уж для вас трудное, давайте пусть сегодня у нас тема будет Дуся, где она, что, как? Сможете, не тяжело вам будет?

— А-а, — она махнула рукой. — А что тут рассказывать, она умерла давно. Нас только двое и осталось, Жорик, Миша да я, из шестерых.