Алла Калинина - По образу и подобию

— Что же на самом деле? — я удивился.

— А на самом деле, объективно, эволюция есть регресс, каждая следующая ступень слабее, неприспособленнее предыдущей. Она пытается приспособиться, усложняется еще больше и — делается еще беспомощнее, еще зависимее, еще слабее. В сущности, вершина творения — камни. У них нет потребностей, но еще важнее — они неподвластны времени, потому что совершенны. Чего же еще? И если жизнь вдруг случайно возникла в мировом бульоне от какого-нибудь там разряда, зачем ей было усложняться, выживать? Куда экономичнее, естественней, проще — вернуться назад, исчезнуть, упроститься. И была бы каменная пустыня, лунная поверхность, вечный покой! По-моему, бог просто забавлялся, сочиняя нас, ведь совершенство уже было достигнуто. Забавлялся. Иначе я не понимаю — зачем?

— Да не зачем, а — почему. Потому что жизнь есть движение.

— Без направления, без смысла, без цели? Так не может быть. Что за движение, которое зря наращивает мировой хаос и беспорядок? Движение всегда должно быть направлено к покою. Значит, эволюция движется чем-то вроде пружины в часах, зачем ее завели?

— Затем, что у эволюции есть цель.

— Это мы-то с тобой? Забавная причуда природы. Стоило ли ради этого городить огород? На земле еще не было зверя менее пригодного для жизни, реальной жизни на реальной планете, да еще эти нервы, тревоги, настроения, желания, с которыми мы не в силах справиться. И все время сами себя загоняем во множество нами же придуманных тупиков. С точки зрения здорового животного, мы просто безумцы. История уже показала, на что мы способны. Только на самоуничтожение. Разве ты не видишь, мы не можем ни сговориться, ни понять друг друга, да что друг друга — себя! В нас только и есть что жажда знаний, чудовищное любопытство, даже во вред себе, даже все разрушающее, пусть, лишь бы вперед! И в результате наука рванула совершенно непропорционально развитию личности, общественной жизни. В общественной жизни мы еще дикари, мы расцениваем друг друга по закону больших чисел. «При аварии погибло три человека», и мы радуемся — всего-то три? Какая ерунда, вот если бы три тысячи! Тогда нам было бы о чем поговорить друг с другом пару-тройку дней. И это нам в руки даются все завоевания обезумевшей от скачки науки? Это уродство развития еще неизвестно чем кончится. А может быть, к сожалению, наоборот — слишком хорошо известно. Но я хотел совсем о другом. Ведь если у эволюции есть цель, это означает, что есть и бог.

Он замолчал, и я кожей почувствовал, что все это он говорит серьезно, что это важно и значительно для него, много раз продумано и не решено, мучительно. Мы согрелись. Дождь по-прежнему оглушительно грохотал по крыше, где-то вдали раскатывал гром, но окна запотели, ничего не было видно, только редкие голубые вспышки озаряли непрозрачные стекла да порывы ветра сотрясали машину. Было душно, странно.

— Я не понимаю мироздания, потому что отрицаю бога, и альтернативы ему нет, и доказать что-нибудь невозможно. Но с ним — как бы все было понятно и просто! Мы создаемся и когда-нибудь свершимся по его образу и подобию. И все, и никаких проблем!

— Так чего же тебе надо?

— Сам не знаю, не понимаю! Зачем тогда нас так много? Зачем наши гены так раскиданы, перемешаны, зачем мы такие разные, почему не одно существо?

— А может быть, только огромное множество и способно сотворить совершенство? Одного на миллионы, Христа или человека будущего.

— По чьему образу и подобию? Где предел? Бог это будет или нечто прилизанное, средневзвешенное от нашего человечества, что уничтожит последние наши связи — кровное родство, близость генного кода. Все мы будем братья, миллиарды братьев, словно с конвейера, а значит… Братом больше, братом меньше, какая разница? Человек опять не имеет цены? Не верю. И не хочу. Пусть он будет даже и прекрасен, этот конечный человек, и создаст совершенное, гармоническое, замкнутое само на себя общество. А дальше что? Каменеть в своем совершенстве? Какая скука, бессмыслица! Зачем же все было? Лучше бы так и остались — камни. Не признаю такой цели.

— Ну и не надо. Чего ты волнуешься? Не было цели, значит, нет и бога. Что и требовалось доказать.

— А для чего же тогда все это? Зачем мы? Случайное завихрение? И завтра все может рассеяться, исчезнуть? Какой ужас, какая тоска! Какое невыносимое сиротство! Зачем природа так нерасчетливо тратила на нас силы? Значит, жизнь — только процесс, и все? Зачем же тогда нравственность? Чтобы легче перезимовать? Ты пойми, атеизм — это ведь тоже философия, которую надо построить, доказать! В него нельзя верить, это нонсенс. Здесь все надо знать. А у меня концы не сходятся с концами. Я не верующий и не атеист. Кто же я? Неужели ты об этом никогда не думал?