Алла Калинина - По образу и подобию

— Устала?

— Немножко.

— А мы сейчас будем петь и танцевать! И вся усталость пройдет, вот увидишь. Ты же у меня самая молодая, самая прекрасная!

А Лилька думала: «Какой ужас, неужели я совсем не могу без него, неужели не выдержу, не справлюсь? Я ведь даже не догадывалась раньше, что это может быть так, что солнце меркнет… Потому что раньше я не жила без него, он всегда был со мной, была надежда, каждую минуту, каждый день. А теперь?.. Слово… Я поклялась, поклялась…» Она пыталась взять себя в руки, увидеть, почувствовать то, что происходило вокруг нее. И тут он вернулся, словно глоток свежего воздуха расширил ей грудь. Гроза пронеслась мимо, все было хорошо, нормально, спокойно. И Лилька подумала: «Я научусь потом, научусь, все наладится, мы будем друзьями, мы найдем форму. Потому что иначе нельзя. Ведь не обязательно же совсем расставаться. Может быть, наши дети потом полюбят друг друга, кто знает. Я привыкну. Ведь все это не главное». Но что же было то главное, ради чего она пожертвовала этим? Долг? Предназначение? Или, может быть, проснувшееся ощущение своего, женского места в жизни? Все это было не то, не так, не точно, но что-то же было, было, это она знала наверняка, потому что уверена была, что поступила в конечном итоге правильно. Боже, какая же сложная штука жизнь! Так прошел день венчания Лильки на долгую счастливую жизнь с Борисом.

Вечером в парке начались танцы. Принесли лампу на длинном шнуре, подвесили высоко на дерево, и сразу все изменилось вокруг, погрузилось в черноту — парк, дальние кусты, поля, небо, — все исчезло, остался только один неяркий серебристый кокон, в котором сгрудились мы. Столы убрали, включили магнитофон, и грянула музыка, словно еще одну стену воздвигли между собою и тем, что было вне круга. Танцевали толпой, все со всеми, не ожидая приглашений, выкидывали коленца, хохотали, только постепенно стали разбираться на пары. Кажется, я один торчал в стороне, наблюдал, присматривался, словно старый недоверчивый пес, снова вспоминал ночные танцы во дворе у Валентина. Нет, ничего похожего здесь не было, не было натуги, усилия, желания кому-то что-то показать и доказать, все было естественнее, нормальнее, — просто молодежный праздник на воле, юбки кружились, мелькали руки, разгоряченные, возбужденные пирушкой лица пристально и бесшабашно вглядывались друг в друга, толкотня, метание теней, света, блеск глаз. И в самом центре толпы я все время видел смеющееся, прыгающее лицо Лильки. Потом я оттолкнулся от темноты и тоже шагнул на вытоптанную, черно серебрящуюся площадку, потянул к себе за руку первую попавшуюся девицу с лёта врубился в громыхающий ритм танца.

Только много позже мне удалось добраться и до Лильки. Ритм сменился, стал поспокойнее, потише, все уже устали, выдохлись. Я хитро вывел Лильку из центра круга, поближе к темноте и тишине исчезнувшего ночного парка, всматривался в ее лицо. К счастью, дурацкая ее фата давно потерялась, краска стерлась, усталость проложила глубокие тени под глазами, и опять она стала такая, как прежде, ласково, тревожно, виновато глядела в мои глаза, сестренка, старая, милая моя подружка.

— Ну вот видишь, — сказал я, легко прижимая ее к себе, — видишь, как все хорошо получилось, тебе повезло. Со мною все было бы непонятнее, хуже в тысячу раз.

— Да.

— Ты согласна? А тогда обиделась на меня, дурочка, плакала, наверное.

— Ты тоже… плакал. Не будем больше об этом говорить, никогда, ладно?

— Не будем.

— Только я хотела попросить тебя, Гоша, ты не бросай нас с Борей. Мы ведь останемся друзьями, правда? Навсегда.

Я засмеялся:

— Тут думать не смеешь, что будет завтра, а ты — навсегда! Навсегда — это слишком долго, ты же знаешь, я легкомысленный, мне чужды такие понятия. Да и зачем я тебе буду потом? Народишь детей, успокоишься, все забудешь…

— Нет, обещай мне, обещай. Я без тебя еще не могу, я не привыкла, Гоша. И никакой ты не легкомысленный, все это неправда, просто ты никого еще не любил…

— А ты? Много счастья тебе принесла любовь? А сейчас — ты любишь?

Лилька помолчала.

— Ты знаешь, как я благодарна тебе за то, что ты нас познакомил. Боря, он такой… он особенный. И тебя я тоже люблю, только не так, как прежде, по-другому, я тебя еще немножко боюсь, но это пройдет, Гоша. Я вообще всех люблю вокруг, потому что любовь — это такая странная вещь… Любить надо не только уметь, это, может быть, и не всем дано, надо еще хотеть любить. Это как будто бы какую-то дверь в себе открыть. Пока она не открыта, все люди тебе чужие, а откроешь — и в каждом человеке что-то такое находится… Может быть, просто понимать начинаешь, как все незаменимы, неповторимы. И для каждого человека появляется свое место в душе, и каждого любишь по-своему…