Алла Калинина - По образу и подобию

Первые дни совместной жизни прошли, как в лихорадке. Лилька чувствовала себя перед мужем то ужасной, злонамеренной преступницей, неспособной ответить на его чувства, то слабая надежда разгоралась в ней, что еще немного, немного — и она станет такой же, как все, она стыдилась себя, кляла свое стародевичество, не только физическое, но и нравственное. Но постепенно все приходило в норму, утрясалось, успокаивалось, все трезвее, яснее думала она о Гоше, одно только мучило ее — он должен знать, он должен приехать на венчание, и Борис ей твердо это обещал, это венчание должно было стать последней точкой. Сначала вообще к разговорам о венчании Лилька отнеслась как-то слишком уж просто, как к чему-то малозначащему, как к мелкой любезности по отношению к Бориным родителям, но чем дальше шло дело, тем яснее она понимала, что это не так, что-то он означал, этот обряд, что-то менял, может быть, он просто делал невозможными дальнейшие сомнения? Потом Иван Степанович позвал ее к себе в кабинет, усадил, сказал, смущаясь:

— Лидочка, тут, знаешь, есть одна сложность. Ты крещена? Потому что, видишь ли, для некрещеных невозможен ни один церковный обряд…

Она была крещена. Старая бабушка-прабабушка и тут решила ее судьбу. Пошла ли бы она сейчас на обряд крещения, сознательно, не веря в бога? Да конечно же нет, это было бы кощунство, неискренность, мерзость. И не было бы тогда венчания, и не было бы заклятья от страшных сомнений, от прошлого, от Гоши, или все это она себе придумала, чтобы еще немного продлить старую, мучительную, но любимую игру? Она не могла успокоиться, пока не увидит Гошу, уехала в райцентр к Ивану, ждала с нетерпением. И только когда вошла утром в его комнату и смело села на его постель, только тут поняла: слава богу, все кончено, все она выдержит и сможет, ей только было жалко его, такого несмышленого, милого, глупого, родного. Только жалко? Тянулись медленные странные дни, и вдруг произошла вспышка тогда, ночью, в саду. Вдруг Гоша набросился на нее, целовал, прижимал к себе, все тело ее напряглось от этих прикосновений, грудь загорелась, и все поплыло куда-то: чернота, кусты, мутное лунное зарево в синем небе. Так вот как это бывает, когда на самом деле, вот что тогда чувствуешь? Словно умрешь, задохнешься сейчас, если не откроешься, не отдашься вся. Но она уже знала, что не умрет. Одним усилием воли холодно, твердо оттолкнула от себя ненужное ей, опоздавшее блаженство, теперь у нее была другая дорога, другая, и сомнений больше не было. Только воспоминания об этих минутах тревожили ее иногда, приходили внезапно, толчками, острыми уколами в сердце, и тогда она останавливалась, замирала, пережидала, пока они пройдут. И Гоша менялся на ее глазах, остывал, отдалялся, Борис же был рядом с нею везде, всегда, и это было гораздо важнее. Какое счастье, что она вышла замуж, неужели это правда? Все это произошло, она любима, она никогда больше не будет одна, в вечной работе, в вечном самоограничении, в жестко сдерживаемых безнадежных мечтах. И все это дал ей Борис, самый честный, самый ясный и добрый человек на свете.

Венчание, к ее великому сожалению, не произвело на нее того впечатления, которого она ожидала, к которому стремилась. Чего-то ей не хватало в окружающем воздухе, какие-то трезвые иронические мысли, обычно ей вовсе не свойственные, вылезали и мешали сосредоточиться. Она изо всех сил всматривалась в темные строгие глаза отца Никодима, но видела в них только упрек в своем неверии, в обмане, который она совершала здесь, пусть и с самыми добрыми намерениями, это не имело значения. И почему-то вдруг подумала она, что было бы, если бы ее сослуживцы были сейчас здесь и могли видеть ее — главный врач и ее заведующая отделением, регистраторши, сестры, ординаторы… Что они сказали бы? «Докатилась Бердникова… Кто бы мог подумать?!» И горячая краска стыда захлестнула ее лицо и шею, стыда за ужасное свое двоедушие, за желание всех понять и всем уступить, за полную растерянность перед тем, что же такое она сама, с кем она, есть ли у нее хоть какие-нибудь принципы? Ведь устояла же она тогда перед Гошей, устояла, победила! А перед Борисом — не смогла. Почему? Только потому, что так хотела замуж? Нет, нет, не поэтому. Что-то здесь было другое, более важное и глубокое. Здесь, с Борисом, была какая-то система, что-то вечное и надежное, что влекло и соблазняло ее женское сердце больше любви, больше чего-то невысказанного, что на одно только мгновение дал ей ощутить Гоша. Она пожертвовала этим ради будущего, ради своих детей. «Я буду любить только тебя, Боря, всегда, всегда, — судорожно клялась она себе, вглядываясь в лицо отца Никодима, — потому что ты мой муж, потому что теперь я действительно люблю тебя, не так, как Гошу, по-другому. Я благодарна тебе за твой выбор, а все остальное — пустые соблазны, безнадежность, гибель. А я хочу жить, жить…» И тут наконец ей стало легче, совсем легко, и вдвоем с Борисом, под руку, они вышли на улицу, на яркое солнце, и все ее сомнения и мучения слетели с нее, остались позади, как будто бы их никогда и не было. И зашумела свадьба, веселая, яркая, нормальная — такая, какой должна была быть, такая же, как у всех людей. Они были вместе с Борисом, вместе, даже когда молчали, даже когда не смотрели друг на друга. Лилька знала, чувствовала, как он счастлив, она теперь все-все знала и понимала в нем, и это одно уже было прекрасно, потому что открывало для нее такие бесконечные возможности новой жизни, что дух у нее захватывало. Она мечтала отдать ему все, все, что накопилось нерастраченного в душе, и знала, что больше никогда уже не окажется навязчивой, непонятой, ненужной. Какая замечательная у нее начиналась жизнь! Через год у нее обязательно родится ребенок, а потом еще, много детей, столько, сколько она успеет родить, ведь времени у них осталось совсем не много, они так поздно начали. Ее не пугало теперь, даже если ради детей придется бросить работу, потому что она низко ценила себя. Ну что она сделала в жизни, что делала? Слушала, щупала, выписывала бюллетени? Да это сможет любая начинающая девчонка, заменить ее будет так легко. Никем она не стала в жизни, ничего не достигла. Да и могла ли достичь в вечной суете и спешке обезличенной, скучной поликлинической жизни? Те, кто хотел чего-то достичь, давно уже сбежали оттуда. А она не бежала, даже не пробовала, безропотно и послушно тянула там, где ее поставили, потому что так уж была устроена от природы. Но теперь… теперь, когда у нее будут дети, все в ней переменится, она это чувствовала, она будет хорошей, умной матерью, матерью по профессии. И пускай, нечего ей стыдиться, она знает, что скажет им, милым брошенным своим сослуживцам, она им скажет: «Я же замуж вышла, понимаете? Замуж! Навсегда». И они поймут ее, не смогут не понять. Лилька оглядывала счастливыми поглупевшими глазами окружающих ее гостей. Какие-то все незнакомые, чужие были вокруг лица. И радость вдруг стала медленно, непонятно почему вытекать из нее. Что-то случилось вокруг, что-то случилось, ветер налетел, поблекло солнце, запах остужаемой земли и спелых трав донесся откуда-то с воли, издалека, а здесь была такая скука, такая бессмыслица. И снова трезвыми, прежними своими глазами увидела Лилька мир и поняла, что именно случилось. Просто Гоши больше не было за столом, он ушел куда-то. Вот и все. Борис наклонился к ней с улыбкой, ласково спросил: