Алла Калинина - По образу и подобию

Вечер вступил уже в свою завершающую фазу, стол был разгромлен, запыхавшаяся, красная Мила уже не могла подняться на свои толстые ноги, девицы сами бойко меняли тарелки, бегали на кухню и обратно. Мужчины сгрудились в коридоре. Володя уже разливал дымящийся ароматный чай в низкие зеленые чашки с золотым узором. А мне хотелось еще раз взглянуть на детей. Я нашел их в одной из комнат, свет был притушен, маленькая спала, разметавшись на диване, мальчики за столом играли в шахматы, а девочка, подперев узенький подбородочек своими маленькими кулачками, внимательно наблюдала за их игрой. Дети были все так же хороши, но, боже мой, как их было мало! Ведь этих четверых с трудом наскребли чуть ли не с десятка семей, и Луганцева среди них не было ни одного. Сколько же сидело здесь моей родни даже и со сложившимися, но бесплодными судьбами! Почему? Кто в этом виноват? Ведь еще у наших дедов было в семье по пять, шесть детей, а я не женат в тридцать два года. И другие тоже — не захотели, упустили, прогуляли, не нашли себе пары. Конечно, бывает, чего только не случается на свете, но чтобы все, целое поколение, это ведь уже не может быть случайностью! Что с нами стало? Раньше, когда я думал, что я один, все эти мысли совсем меня не занимали, но теперь… теперь все стало иначе.

Пора было собираться домой. Хорошо, что никто меня сегодня не трогал, не расспрашивал, не тормошил, мы просто сживались, все происходило само собой, и выводы тоже напрашивались сами. Неизбежное свершилось, я нашел свою семью; конечно, я еще не вошел в нее целиком, не всех узнал и полюбил, не привязался, не вступил в неизбежные союзы и заговоры, но ведь это и не обязательно. Главное, я поверил в нашу общность, ощутил ее, чего же еще? Дальше оставалось только жить, торопиться. Ничего, осенью я приведу сюда Лильку, и я буду не я, если через год мы не пополним детскую хоть одним маленьким… кем? Я, к сожалению, тоже не в силах породить Луганцева, слишком все сложно, слишком сложно.

В передней меня провожала Мила. Неожиданно подошел Эдик и сказал немного нервно:

— Ты уже уходишь? А жаль, только самое веселье пошло…

— Хорошенького понемножку, я и так уже набит впечатлениями до отказа.

— Впечатлениями? От чего это, интересно? Неужели от нашей пустой болтовни? Брось, это все бабьи выдумки.

Он, видимо, был настолько же уклончив, насколько Мила прямолинейна. Что ж, мог ведь он вообще не заметить моего ухода, а раз уж вышел меня проводить, значит, что бы он там ни говорил, все равно он признал меня, и это было еще одно мое обретение, я понимал, что немалое. Этого человека нелегко было раскачать, быть может, история гораздо больше нравилась ему в книгах, чем в живом воплощении. А если уж дело дошло до прямого столкновения с жизнью, замкнутые люди часто бывают слишком глубоки и страстны в своих привязанностях и антипатиях. Неужели я все-таки заинтересовал его? Я засмеялся и протянул ему руку. Иногда полезно бывает сыграть эдакого рубаху-парня. Но Эдик меня, кажется, не одобрил, руку пожал вяло и отвернулся без интереса.

Я вышел во двор. Голубые фонари ослепительно заливали сухой асфальт под ногами, тени деревьев были так контрастны и черны, что даже жутко становилось, что вот сейчас ступишь в эту тень и исчезнешь, пропадешь без следа, словно тебя и не было. Но я мужественно шел, проваливался в черноту и выныривал, свернул в высокую арку и оказался на улице, откуда-то сзади, с набережной, потянуло прохладой, сладковатым запахом застоявшейся речной воды, на улице было просторно, пустынно, только дверь аптеки была открыта да слабо светились витрины магазинов. На остановке не было ни души, словно город вымер, весь в полном составе ушел в отпуск, выехал на выходные дни на дачу или еще какой-нибудь катаклизм произошел, я даже удивился, когда в дали улицы показался покачивающийся, тускло освещенный внутри троллейбус, пошел прямо на меня, помаргивая поворотным огоньком, и вдруг выбил из скрещения проводов жиденький снопик искр, словно приветствовал меня, последнего оставшегося жителя огромного города.

Наконец я добрался домой. Спать не хотелось. Какое-то странное ощущение покоя и умиротворенности владело мною, все было ясно мне, все решено, все хорошо и в то же время удивительно пусто и некуда себя деть, и не знаешь, правда это или сон. Я сел на диван, где еще валялись разбросанные рубашки и галстуки, следы моих торжественных сборов на родственную встречу, достал из кармана толстый конверт и принялся прилежно читать обращенные ко мне строки.